Богдан Хмельницкий

Что касается экономического и социального угнетения, то, хотя оно и оставалось, власть украинских старшúн была, особенно на первых порах, значительно менее обременительной и тяжкой, чем власть польских панов.

Крепостнические порядки на Украине окончательно сложились лишь к концу XVIII века (в то время как на территории, оставшейся за Польшей — Галичина и др., — эти порядки приняли после 1654 года еще более тяжелую форму). К тому же даже в XVIII веке, когда положение масс значительно ухудшилось под бременем русских и украинских помещиков, оно было все же гораздо менее тяжелым, чем во времена польского владычества: барщина в России составляла обычно три дня, а в 1701 году на Левобережной Украине была официально установлена даже двухдневная барщина, между тем как панщина в польских поместьях достигала шести дней, а пять дней являлись нормой. Кроме того, — и это очень показательно для социально-политических сдвигов, происшедших в положении бывших «хлопов», — крестьянство очень свободно трактовало свои повинности к украинским помещикам и в nepвoe время выполняло их лишь в меру собственного согласия. Характерно в этом отношении заявление Павла Тетери, сделанное в 1657 году. Он привез очередное ходатайство Выговского о пожаловании новых земель; в посольском приказе указали, что Выговский получил уже крупные поместья. На это Тетеря возразил:

— Хотя государь Выговского и братью его пожаловал, только они ничем тем не владеют, опасаясь от войска запорожского.

Вслед за тем Тетеря убедительно просил:

— Чтобы царское величество в войско ни про что про то, кем кто от его царского величества пожалован, объявляти не велел, потому что про то и гетман не ведал; а только де в войске про то сведают, что Выговский с товарищи упросили себе у государя такие великие маетности, и их де всех тотчас побьют, а учнут говорить: они де всем войском царскому величеству служили, а маетности выпросил себе один писарь с товарищи.

Словом, по заключению Тетери, «в войске запорожском владеть им ничем нельзя».

Из этого видно, что в первый момент после соединения козацкая верхушка, мечтавшая о возрождении в стране шляхетского сословия со всеми его привилегиями, оказалась в очень странном положении. Формально она приобретала шляхетские права на имения, но фактически не пользовалась этими правами, опасаясь взрыва возмущения в массах.

Выше отмечалось, что реестр в 60 тысяч на деле не соблюдался, реестровых козаков насчитывалось более 100 тысяч. Их-то и опасались новые помещики.

Старшúны предпочитали прятать получаемые в Москве грамоты на поместья в ларцы, и население деревень и городов продолжало мирно жить, даже не подозревая, что над ними появился новый хозяин.

Польское правительство тотчас поддержало бы претензии помещиков, вооруженной рукой помогло бы им осуществить «ввод во владение». Москва же не вмешивалась в эти дела: отчасти потому, что на первых порах вообще предпочитала не касаться неясного ей внутреннего уклада Украины, отчасти же потому, что не хотела возбуждать недовольство в украинских низах. Сколько бы привилегий ни получали старшúны и духовенство, они были в некотором отношении менее надежными подданными, чем крестьяне и мещане, всегда тяготевшие к Москве и добившиеся в результате соединения если не формального, то фактического улучшения своего положения. Поэтому правительство соблюдало нейтралитет, а без его поддержки права новых помещиков часто оставались на бумаге.

Что касается мещанства, то оно оказалось в большой выгоде благодаря тому, что города получили самоуправление, были уничтожены привилегии иностранным купцам, уничтожены чинимые шляхтой препоны к развитию ремесел и пр.

Наконец, было еще одно обстоятельство, заставлявшее широкие массы ценить соединение с Москвой: теперь они не должны были так опасаться вечных губительных набегов татар.

Татары были страшны и в качестве врага и в качестве союзника. Теперь же отпала надобность поддерживать с ними союз, а их набеги козаки, вкупе с московской ратью, легко могли отразить.

По всем этим причинам широкие массы украинского народа положительно отнеслись к соединению с Москвой. В народном творчестве осталось много песен, подтверждающих это. Вот одна из них:

Ой служив же я, служив пану католику,
А тепер ему служити не стану до віку.
Ой служив же я, служив пану бусурману,
А тепер служити стану восточному царю.
Ходить ляшок по риночку, шабельку виймае,
Козак ляха не боиться — шапки не знімае.
Ось ляшок до канчука, а козак до дрюка.
От тут тобі, вражий сину, з душею розлука.

Другая песня коротко, но выразительно свидетельствует о том же: