Богема

– Кто тебе сказал, что я отношусь к этому серьезно?

Я смутился еще больше.

– Послушай, – Лукомский взял меня за руку, – скажи правду – ты, может, влюблен в эту девушку?

– Я?! За кого ты меня принимаешь? Если бы я был в нее влюблен, разве я взялся бы за такое поручение?

– Вообще-то, не мог бы, но всякое бывает… Ну а теперь… я еду.

Мы вышли из «Метрополя». Я чувствовал себя нехорошо и не мог определить, что именно меня расстроило. Это, пожалуй, огорчало больше всего.

Через минуту я неожиданно очутился в объятиях Клюева.

В гостях у Ройзмана

– Ты куда?

– Коля, вот не ожидал! Откуда ты?

– Был у тебя и не застал.

– Я… видишь ли…

– Ну-ну, понимаю.

– Подожди.

– Ты лучше скажи, когда выборы?

– Неужели тебя это интересует?

– А тебя?

– Меня? Нисколько.

– Не лукавь. Признаюсь, что меня интересуют больше всего обеды и… слухи о том, что члены правления будут получать жалование… потому что мои дела не ахти. Я сейчас из деревни, а там тоже хоть шаром покати.

– Сегодня на квартире у Ройзмана предвыборное собрание.

– Он мне ничего не говорил.

– Ты его видел?

– Полчаса назад заходил к нему.

– Ах, мерзкая крыса. Но ничего, я все улажу. Слушай, он хотел сначала меня выдвинуть в председатели правления, потом вдруг прибежал рано утром, виляет хвостом, умоляет не сердиться и пожертвовать своей кандидатурой ради Сергея. Я, конечно, согласился.

– Сережа в Москве?

– Да.

– Он же собирается в Питер.

– Ничего подобного. В Питере никого нет. Все почему-то бегут оттуда.

Мы пересекли Театральную площадь, прошли мимо Охотного ряда на Воздвиженку, где находилась квартира Матвея. У подъезда Клюев остановился.

– Ты считаешь, что это будет удобно?

– Какой вздор! Беру все на себя.

Мы поднялись на второй этаж и позвонили. Николай подошел к окну, из которого виднелся большой, хорошо вымытый и вычищенный асфальтовый двор. Через минуту после звонка за дверью раздался писклявый голос:

– Кто там?

– Мы к Ройзману, – сказал я.

– Что?

– К Ройзману.

– К какому Ройзману?

– Бог мой, вот беда. Точно в крепости живут.

– Открывайте! – крикнул я, раздражаясь.

– К какому Ройзману? – пищал за дверью голосок. – К отцу или сыну?

– К Матвею Давидовичу.

– К кому?

– Тьфу! К Матвею! – закричал я на всю лестницу.

– Сейчас посмотрю.

Прошло несколько минут. Послышалось шарканье туфель. Теперь уже другой голос, старческий, дребезжащий, начал допытываться сквозь плотно закрытые двери:

– Вам кого?

– Да откройте, наконец, – взмолился я. – Меня пригласил Мотя. Я – Ивнев.

В дверях что-то щелкнуло, загремел болт, дверь слегка приоткрылась, чуть выше звякавшей дверной цепочки высунулся красный пористый нос, на котором, напоминая дряхлого всадника, восседало старое замызганное пенсне.

– Вы к Моте?

– Да, к Моте.

– Сейчас.

Дверь захлопнулась.

– Идиотство какое-то, – пробурчал Клюев.

Наконец послышались шаги Моти.

– Рюрик, это ты? – спросил он, не открывая дверей.

– Да я, я, черт тебя возьми. Ты замораживаешь меня на лестнице!

– Неправда, у нас лестница теплая, – серьезно ответил Мотя, впуская нас в переднюю.

Увидев Клюева, не сделал даже попытки скрыть удивление.

– Привел Колю, – быстро сказал я.

– Ну ладно, – бросил Ройзман, крутя прядь волос у виска и не изменяя выражения неудовольствия. – Только, пожалуйста, вытирайте хорошенько ноги. У нас натирали полы.

– Можно и не напоминать, – сказал я, снимая пальто. – Кто-нибудь есть?

– Несколько человек. Между прочим, здесь Соня.

– Очень хорошо. Она мне нужна. А Сережа?

– Есенин? Нет. Я его не звал.

– Не позвал Есенина? Ничего не понимаю.

– И не поймешь. Лучше все сделать без него.

– Как без него?

– Преподнести председательский колокольчик, а в детали не впутывать.

– У тебя все какие-то фокусы, Мотя.

– Совсем нет… Ну, идемте. Послушай, – обратился он к Клюеву, – когда ты перестанешь носить эти ужасные сапоги? От них такая вонь.

– А ты заткни нос, – ответил тот, добродушно улыбаясь.

В комнате Ройзмана было несколько юных поэтов и Соня. Увидев нас, она сразу подошла ко мне.

– Ну как?

– Хорошо. – Я натянуто улыбнулся и, оглянувшись, прошептал: – Он просит вас… зайти к нему сегодня.

– Меня? К нему? Господи, – взволнованным шепотом произнесла она, опускаясь в кресло.

– Кажется, собрались все, – сказал Матвей, обводя беспокойным взглядом присутствующих. —Даже больше, чем все, – добавил он, криво улыбаясь, с неудовольствием глядя на Клюева.