Боги Абердина

«Идея империи Карла Великого не умерла вместе с ним. Наоборот, она процветала и достигла концептуальной вершины почти через полвека после его смерти. Но самые яркие выражения его идеала появились после того, как возможности их реализации ушли — ко времени возрождения Каролингов империя распадалась. Атаки шли со всех сторон: викинги с севера и запада, венгры — с востока, сарацины — с юга. Поэтому конец был быстрым и полным. Города сожгли дотла, аббатства и церкви разграбили и бросили. Один монашеский орден из аббатства святого Майоля, который долго считался ярким примером идеала Карла Великого, вскоре вынужден был покинуть монастырь и спасаться бегством от захватчиков. Викинги атаковали их монастырь на острове Нуармутье, оттуда они бежали в Деас, затем Кюно, потом в Мессе, Сен-Пуркен-сюр-Сюль и, наконец, в Турню-сюр-Саон, где начали строительство великолепного собора. Сорок лет спустя, преодолев шестьсот миль, они, казалось, нашли безопасное убежище. Но передышка получилась короткой. Атаковали венгры, сожгли собор до основания, а выжившие монахи разбежались в разные стороны. Идеал Карла Великого вздохнул в последний раз…»

Я оставил незаконченный текст перед кабинетом доктора Кейда. А потом ушел от всего этого, как смог.

Той весной Корнелий Грейвс умер от сердечного приступа у себя в библиотеке, за письменным столом. К смерти привел стресс, полученный от радиотерапии и химиотерапии. Его тело обнаружил Джош Бриггс. Он принес книгу, которую уже давно должен был вернуть, и нашел Корнелия, обмякшего на стуле. Папка валялась на полу под безвольно висящей рукой.

На похороны Корнелия пришел только я, за исключением священника и могильщика. Его похоронила церковь на кладбище «Лесной ручей», у трассы номер 9 в Стэнтонской долине. Библиотекарь Грейвс, чего не ведал никто в университете, всю жизнь прожил в округе Фэрвич. Мне об этом рассказал старый священник. Его отец работал вместе с Корнелием на бумажной фабрике в Стэнтонской долине, почти семьдесят лет назад. Мне нравится думать, что голуби сообща вздохнули с облегчением, когда до них дошла новость о смерти Грейвса. Во всяком случае, я вздохнул. Смерть положила конец его мифологии. Пускай теперь боги зажгут созвездие Корнелия в ночном небе.

Я протянул до конца семестра, добился хороших результатов на занятиях, наслаждался жизнью в общежитии, ходил на вечеринки и встречался с несколькими девушками. Я блевал в кладовке, где держали метлы, поскольку не успевал добраться до своей комнаты, занимался сексом с первокурсницей в туалете на третьем этаже Торрен-холла, в общем, «жил нормальной жизнью студента», как выразилась Николь однажды теплым апрельским вечером, потягивая сигарету с травкой. Тогда мы вместе сидели на пожарной лестнице Падерборн-холла.

Я попытался остаться в Абердине, но обнаружил, что продолжаю беспокойно спать, а часы бодрствования все еще прикрывает темная пелена, несмотря на отдельные минуты чистой радости и счастья. Мучения длились до предпоследнего курса. Потом я подал заявление и был принят в другой старейший университет Новой Англии, «кузен» Абердина, расположенный в двадцати милях к югу — в Нью-Хейвен. В честь меня устроили несколько вечеринок — большую в «Погребке», маленькую — у Джейкоба Блума. Пролились непременные слезы. В основном, плакала Николь, которая заявила, что на сей раз мы точно прощаемся навсегда. Раньше, по ее словам, я жил в доме, полном элитарных снобов, а теперь отправляюсь в университет, переполненный ими.