Медведь жил на северной оконечности острова – густо поросшей сосной и елкой некрасивой, бедной земле: суглинок. Люди здесь не селились и не ходили в его ельник. Он в этом лесу жил один и часто выходил на гранитный берег, нависавший над серой, тяжелой водой Кежа-озера, глядя на птиц, кружащих в таком же сером и тяжелом небе. Птицы его мало интересовали: он не мог их поймать и съесть.
Особо голодное время наступало весной, когда в лесу ничего не росло и рыба редко поднималась к поверхности воды ближе к берегу, отойдя на глубину холодного северного озера. Медведь просыпался в выкопанной поздней осенью берлоге под давно упавшей и сгнившей пихтой и начинал мучиться голодом – крутящийся жгучий шар в животе. Голод засасывал внутренности воронкой, и медведь рычал, царапая себя отросшими за время зимнего сна когтями, пытаясь разорвать сосущую боль. Голод утихал, будто пугался, но на деле лишь дразнил – играл с медведем, возвращаясь с новой силой, мучая, заставляя сдирать с замерзших деревьев жесткую кору и жевать ее, глотая едкую, перемешанную с древесной крошкой слюну.
Медведь рыл прячущуюся под рыхлым снегом землю, пытаясь отыскать померзшие коренья и живущих вокруг них длинных черных червей. Наглотавшись мерзлой древесины с червями, медведь шел к воде посмотреть, нет ли проталин, к которым могла подняться проснувшаяся озерная рыба. Так на остров Смирный приходила весна.
Он не помнил, как поселился на этом острове, перейдя по толстому льду с низкого берега Кежа-озеро, где рос пихтовый лес с редкой тонкой березой. На большой земле его тревожили охотники, приходившие пострелять зимой зайца или лису – на шапку, а летом женщины и подросшие дети разбредались по лесу, собирая ягоду и крепкий мелкий гриб.
Он прятался, уходя все дальше от небольшого села Горшино, где жили люди с их шумом и лаем кудлатых собак, все дальше от едкого дыма из труб на черных крышах, от затопленных поутру печей, пока однажды не прошел по гладкой замерзшей воде озера на остров Смирный. Здесь было пусто, и на скальных выступах сидели нахохлившиеся птицы.
Часто медведь выходил к воде и смотрел вдаль на низкий, словно покосившийся к озеру лес, где родился и откуда пришел. Он не помнил, что это за земля.
На острове было голодно большую часть года. Только летом вырастали ягода и гриб, и позже – осенью – узкая скользкая озерная рыба подходила совсем близко к берегу подкормиться маленькими рачками, жившими на каменистом дне, затянутом тонким слоем ила. Медведь подолгу стоял в холодной, неторопливой воде Кежа-озера и ждал рыбу. Он ловил и ел ее, сколько мог, а остальную закапывал под корнями в лесу – подгнить.
Мало кто на Смирном знал, что делят эту скудную сушу с медведем. Охрана здесь не жила, а приходила на работу с соседнего острова Поклонный, пройдя четыреста двадцать три шага по широким крепким мосткам с высокими перилами с одной стороны – держаться при ветре. После смены охранники не задерживались на Смирном и шли обратно – в свои жизни, где были семьи, разговоры о зарплатах, детский смех и привезенный из Горшина дешевый алкоголь. А постоянные жители острова видеть медведя не могли, оттого что были заперты по камерам, как и положено осужденным на пожизненное заключение арестантам.
Ничего больше, кроме исправительной колонии ИК-1 – Единички, на Смирном не было. Даже облака в сизом, высоком озерном небе обходили ту землю стороной. Боялись, должно быть.
