Боги и люди

– В Париже все выдают себя за других. Всеобщая ложь – в этом весь наш век. И это плохо кончится. Но клянусь: она принцесса. Только очень знатная дама может быть такой мотовкой. Сколько ни дашь – все исчезает. Нет, я с удовольствием ссужаю ей деньги и, уверен, не прогадаю. Она обещает наградить меня орденом Азиатского креста. Ордена – моя страсть.

Господин Понсе, желчный господин в мятом, вытертом камзоле, сердито объяснил де Марину:

– Все, что она болтает, – сказки для детей. Я не дам ей ни ливра. Точнее, дам, но немного. Она в моде в Париже. А я не имею права отставать, если другие глупцы дают… Да, я уж навел о ней справки. Она приехала в Париж из Лондона. Потратила там такую уйму денег, что просто потрясла бедных англичан. Английские банкиры тоже навели справки. Я выяснил, что особа, весьма на нее похожая, года два назад объявлялась в Генте, где совершенно свела с ума молодого купца. Он бросил жену и детей и со всем своим состоянием бежал вместе с этой особой. По описаниям, он очень похож на некоего барона Эмбса, который живет в ее доме и которого она представляет «интендантом своего маленького двора». Клянусь, он такой же барон, как она принцесса Володимирская…

– И на следующий же день я был в ее доме!

Бал в доме Али Эмете: негры в белых чалмах неподвижно стоят у дверей бальной залы.

Принцесса сухо и строго обращается к де Марину:

– Ступайте за мной, маркиз.

В будуаре она начинает гневную речь:

– И вы осмеливаетесь говорить, что влюблены, что потеряли голову?! О, вы, французы, умеете терять голову, не теряя! Ваши страсти дают вам наслаждение, избавляя от страдания. Бедные, вы не знаете, что истинная страсть начинается со страдания. Вы, ежедневно атакующий меня письмами о любви, спешите к банкирам – собираете обо мне нелепые сведения! Да, вы умеете летать, оставаясь на земле!

Де Марин упал к ногам принцессы.

– Милый друг, – сказала она вдруг, смягчившись, – в следующий раз, если захотите узнать что-нибудь обо мне, дозволяю обращаться прямо ко мне. Мне двадцать один год, за это время я испытала много несчастий, но они не сделали меня менее искренней.

– Она говорила и в это верила. Она всегда верила тому, что выдумывала. И она всегда была разная. У нее были не только разные имена, но, клянусь, и разные лица!

Лицо принцессы – прекрасная голова на высокой лебединой шее.

– Вот ее волосы кажутся совсем черными, и глаза становятся как уголь – и она персиянка. Но вот ты видишь, что на самом деле ее волосы темно-русые, а лицо – с нежным румянцем и веснушками. И она славянка, клянусь! А вот она повернулась в профиль, и этот хищный нос с горбинкой, и этот овал, она уже итальянка, дьявольщина!

– Встаньте, маркиз, – принцесса усадила де Марина рядом с собой, – я умею ценить даже то немногое, что способны дать мне люди.

– Слезы, клянусь, были на моих глазах. И в этот миг, если бы она повелела, я убил бы себя… Проклятие!

– Возможно ли, Ваша светлость, вы прощаете меня?

Она протягивает руку – и смиренно, в низком поклоне он целует ее руку.

– В знак нашей дружбы я сама расскажу вам свою историю. Я редко ее рассказываю. Здесь, в Париже, в безопасности, она кажется мне невероятной. Но за двадцать один год жизни я уже выучила: правда всегда неправдоподобнее лжи. И ложь всегда стремится походить на правду.

Вошел бледный молодой человек.

– Я хочу, чтобы вы стали друзьями. Это барон Эмбс, – представила юношу принцесса, – интендант моего маленького двора. До того как стать моим интендантом, он прославился храбростью в славном литовском войске. И даже получил чин капитана.

– Как мне стало стыдно за все россказни про «голландского купца». Только потом я узнал, что патент на звание капитана был выдан юному барону в Париже. Тысяча чертей!.. По просьбе принцессы литовским гетманом Огинским!

– А теперь оставьте нас, барон, – сказала принцесса. И молодой человек так же молча, как явился, исчез в дверях. – Бедный мальчик, – вздохнула принцесса, – он ревнив, потому что молод. Он еще не знает, что любовь должна прощать все. – Она помолчала. – Итак, вы хотите узнать мою историю, – начала принцесса. – Моя мать. Впрочем, пока это не важно.

– Как она умела дразнить этой неопределенностью!