Боги и судьбы

Смутные тени терзали меня все время, пока я находилась в объятиях неспокойного сна. На самой грани витали непонятные видения, образы. Кто-то меня звал, молил о прощении, нежно касался дуновениями ветра по щеке. Но потом вдруг становился резким, словно наточенное лезвие, и доставлял жуткую боль каждым движением. Я кричала и пыталась избежать мучительных прикосновений, убегала, путалась в темноте с яркими зелеными искрами, но вновь и вновь попадала в замкнутый круг боли.

Поэтому внезапное пробуждение стало фактически спасением и освобождением из плена тяжелых сновидений. Я открыла глаза и глубоко вздохнула, стараясь утихомирить бешено стучащий пульс. Постепенно приходило осознание, что все было лишь зыбким и страшным сном… Окинув взглядом полог нашей повозки, я привстала на локтях и тут же поморщилась от острой и пронзительной боли. Не зря Рита советовала мне быть в покое неделю, чтобы окончательно привести в порядок плечо, вон как теперь ноет при каждом повороте. Придется еще долго ждать, прежде чем заживет. Зато руки, израненные об лед и туго перемотанные бинтами, почти не беспокоят. Кажется, если бы кому-то взбрело в голову организовать соревнования по умению встревать в неприятности, то я бы взяла первый приз…

В фургоне я оказалась не одна, юная травница сидела на своей кровати, в пол оборота ко мне и перебирала разнообразные склянки с зельями. Хотя узнать девушку сразу у меня не получилось. Я не поверила своим глазам, рассматривая ее крайне непривычный для меня вид. Отчего-то светло-русые, а не фиолетовые волосы девушки торчали коротким ежиком, не доходя даже до ушей.

— Рита? — холодная вода собрала с моего здоровья свою дань, поэтому говорить пока получалось лишь очень и очень тихо. Но циркачка меня прекрасно услышала.

— Кем, — девушка улыбнулась, но ко мне так и не повернулась. В тусклом мерцании свечи ее профиль казался мертвенно бледным и изнеможденным.

— Что с твоими…

Она все-таки села ко мне лицом. И на миг я решила, что все еще сплю, прокручивая в голове очередной безумный кошмар. Левая часть головы травницы была изуродована огромным и толстым шрамом, начинавшимся от середины лба и тянущимся за ухо. Раньше все это было скрыто челкой и длиной волос, но сейчас…

— Кстати, — она подобрала ноги, усевшись поудобней. — Ты потеряла в воде парик.

— Рита… — больше ничего я произнести не смогла.

— Ну хватит, не думаешь же ты, что у меня действительно фиолетовые волосы и я храню у себя целую коллекцию искусственных волос лишь из-за глупой прихоти?

Честно говоря, я над этим вопросом даже не задумывалась. Оказывается — зря.

— Это, — она легко притронулась к рубцу, — приходится скрывать, все-таки у нас не цирк уродов.

— Кто так с тобой? — я не могла себе представить чудовище, способное сотворить подобное с такой красавицей, как Риттиния. Девочка была очень хороша, но сейчас все внимание непроизвольно притягивал к себе этот шрам.

— А какая разница? Прошлого не воротишь, — тон наигранно равнодушный, безжизненный.

— Имея определенный опыт за плечами, не стала бы так категорично утверждать, — ответила я. — Ты ведь не из простой семьи, Рит. Даже если вспомнить, как ты отбивалась заклинаниями от шакалов в Кину. Дар у простолюдинов вещь почти не встречающаяся, а значит, ты из магического рода. Все хотела у тебя об этом спросить, но подходящего момента не было.

— В точку, — она кивнула. — Но только мама моя как раз самая обычная женщина из глухой мерридийской деревни в Озерном крае, а вот отец — корладский вельможа. И уж поверь, запланированным и желанным ребенком я не была. Да и не знал обо мне барон, проезжал нашу деревню, поразвлёкся и забыл.

Я ничуть не удивилась, сотни герцогов, баронов, графов и даже королей имели детей на стороне. Так было всегда, но все же большинство из них своих незаконных отпрысков признавало и по жизни поддерживало. Доходило до смешного, но рогатые и не менее любвеобильные супруги зачастую дарили своим знатным мужьям наследников от конюхов, солдат и садовников. И порой магический дар и кровь бастарда были в сто раз чище и сильней, чем у «прямого» потомка. Так что случай Риты вовсе не был исключительным.

— Но когда он все же случайно обо мне узнал… Оказалось, что примерному семьянину и члену высшего королевского совета, коим был мой отец, не пристало афишировать подобную «грязь» на стороне, — продолжила циркачка. — Это компромат, это след его слабости. Для всех он был безупречным, а я стала его своеобразным изъяном. И легче устранить ошибку, чем спрятать ее ото всех. Когда мне было двенадцать в деревню нагрянул отряд, вырезали почти всех, пытаясь замести следы. Вот только главными стали я и мама.

— Он приказал тебя убить? — наверное, поверить в это мне было сложней всего. Разве можно приказать убить свою дочь? Пусть и незаконнорожденную!