Боги и твари. Волхвы. Греческий Олимп. КГБ

– Устал, кузнец. Устал. Но, ничего, я верну тебе молодость и бессмертие. Вернее только молодость. Бессмертие, похоже, ты вернул себе сам. Сгорела твоя смерть, Сварог в этом горне. Сгорела. Это говорю тебе я, ведунья Рысье Сердце.

– Мам, я пойду погуляю?

– Нет, Перун, потом.

Она отходит к подростку и встает рядом с ним. Как мило смотрятся они рядом. Как будто брат и сестра.

– Ну, Сварог, как тебе наш сынок?

Сварог смущен.

– Не смущайся, кузнец! Ведь ты даже не знаешь, сколько лет провел в своих поисках. Но тебя нельзя упрекать за то, что ты забыл обо всем остальном. Ты выполнял волю Богов и сам в это время был Богом. А я в это время растила тебе помощника.

Он будет теперь жить с тобой и помогать тебе. Веда сказала, что он довершит, сделанное тобой, когда ты устанешь от бессмертия.

– Да, а где Веда? Как она?

– Ушла.

– Ушла?! Как много я хотел у нее еще спросить! Зачем, зачем, она ушла?! Как нам будет не хватать ее!

– Она предвидела твои вопросы, и сказала, что ответить на них ты теперь сможешь сам. А еще, она передала мне все, что знала и умела. И теперь я живу в ее жилище. А Перун с Велесом, помнишь его?

– Помню.

– Так вот, Перун с Велесом живут в жилище, построенном тобой для меня.

– Как же я все это время жил? Что ел, что пил? Кто кормил меня?

– Не думай об этом, божественный кузнец. Все прошло, и ты победил. Остальное не важно. Перун, сынок, – обращается она к подростку, – погуляй.

– Отец, я возьму вот это? – Перун показывает на выкованный Сварогом кинжал, полный аналог бронзового акинака. Коротковатый, и, как теперь видит сам Сварог, неуклюжий.

– Возьми, Перун, возьми.

– Придешь, когда начнет смеркаться, – говорит Рыська.

– Ну, мой колдун, начнем вспоминать жизнь. А то ты совсем забыл о человеческом, общаясь с Богами.

Он сжал ее в каких-то судорожных объятиях, неловко, как будто ощущая некую коросту на своем теле. Коросту, которая мешала им слиться.

Она все поняла.

– Не спеши, волхв, не спеши и не смущайся. У нас впереди весь этот вечер и еще целое бессмертие.

Какое ладное, ловкое у нее тело. Как будто отлитое из серебра и отполированное. Кожа, кажется, светится в ночи. Ночи? Но ведь они остались лишь на вечер. И где Перун?

– Спи, кузнец, спи. Не волнуйся ни о чем, и не задавай вопросов.

И опять луна светит в затянутое пузырем маленькое окошко.

– Как ты думаешь, Веда стала Богиней?

– Не думаю, Сварог, а знаю. Стала, конечно, стала. Она наша Богиня мудрости и знания. Богиня, которая покровительствует тем нашим родовичам, кто ищет ответы на вызовы Судьбы, кто пытается разгадать тайны мироздания.

– Ты, теперь не только красавица, Рыська, но и мудрая ведунья.

– А тебе это странно? Все думаешь, что я глупая девчонка Рыська?

– Да нет… С чего ты взяла?

Рыська смеется. Как же хороша ее лукавая улыбка, светящаяся в полумраке. Как многого он себя лишал, отказывая в счастье видеть эту улыбку. И это было несколько лет?! Непостижимо! Ему показалось, что прошло пару месяцев.

– Завтра начнешь учить Перуна своему ремеслу.

– Отдых кончился?

– Волхвы от долгого отдыха устают, а Боги тем более.

– Я не Бог.

– Но от отдыха все равно устаешь.

– А вот Зев и Яра наверное не устают от вечного праздника в теплых краях.

– Какое нам дело до них.

Нет, есть к ним одно дельце, есть, – подумал Сварог. – И завтра мы с сыном начнем это дельце делать.

– Отец, не надо ковать скифские акинаки из твоего металла.

– А что, по-твоему, надо ковать?

– Смотри, можно выковать длинный прямой меч. Ведь он не расколется при ударе. Он не из бронзы. Наш металл прочнее.

– Где ты так изучил акинаки, и как ими пользоваться?

Перун смеется.

– Я не мальчик, отец.

– Да, не замечаешь, как растут дети. Ты и летать умеешь?

– Конечно. Мама научила. А еще мне нравится, как играет Купала.

– Ты и его знаешь? Откуда?

– Он прилетал как-то на Волчью гору.

– А чего меня тогда не позвали?

– Веда не велела. Она сказала, что нельзя тебя тревожить.

– Слушай, ну скажи, как мужчина, не скрывай. Как я это время жил, кто меня кормил, менял одежду?

– Тоже мне, тайна, – смеется Перун. – Мы с мамой. Да Веда иногда приходила, наблюдала за тобой исподволь.

– Странно, а я не помню.

– Отец, ты и не должен помнить. Ты творил чудо. Ты воплощал Божий замысел.

– Ладно, знаток Божьего замысла. Давай раздувать горн, да ковать твой меч.

Руки, привычные к тяжелому молоту ловко вертят меч. Он чертит сливающиеся сверкающие круги в воздухе.

– Смотри, отец!

Меч обрушивается на закрепленный в расщепленном стволе акинак. И вдребезги разбивает его. Бронза акинака колется от удара длинного меча.

– А смотри, что еще можно!

Перун крутит меч и так и этак. И почти остригает наголо стоящую рядом небольшую березку.

– Здорово, сынок! Да ты владеешь им как Бог.

Перун вдруг становится серьезным.

– Веда сказала, что я буду Богом войны. И мне нравится крутить меч. Я мечтаю о победах. Я хочу петь победные песни с родовичами, избавившимися от страха перед потомками людоедов. Но, отец, мы же победим их всех, всех наших врагов! Это же ясно, как день. А потом?

Сварог печален.