Боги и влюбленные (СИ)

— Народ царя Ирода. Старый лис наверняка получает от всего этого удовольствие. Он был очень обходителен с моей женой. — Пилат кивнул в угол, где она сидела. — А что он ей сказал? «Поблагодарите Пилата за такую заботу о моей безопасности, но скажите, что я — среди своего народа, который меня любит». — Пилат хмыкнул. — Короче, передай Пилату, чтобы он сам распутывал свои дела.

Я дерзко сказал:

— Вы не можете подчиняться Синедриону, господин. Нет причин убивать Иисуса.

Марк Либер собирался высказаться. Я знал этот взгляд. В нем был упрек. Но Пилат поднял руку:

— Пусть он продолжает, Марк.

Мой трибун ответил:

— Мальчик не в том положении, чтобы судить.

— Это нечестно! — возразил я, разозлившись и даже встав со стула; тот же пылающий гнев был во мне тем вечером, когда трибун сказал, что его долг по отношению к армии превыше любви ко мне.

Он был рассержен не меньше моего, резко шагнув навстречу и произнеся:

— Да ты просто помешался на этом Иисусе! Он тебе всю голову заморочил. Держись от него подальше. — Повернувшись к Пилату, он со злостью добавил: — А нам лучше будет без него. Что до меня, я бы позволил Каиафе исполнить задуманное.

Пилат, сбитый с толку увиденным и услышанным, посмотрел на Абенадара.

— Что скажет центурион?

Абенадар в своей блестящей форме, как всегда, оставался солдатом.

— Армия готова к любым событиям.

— Да, — нетерпеливо сказал Пилат, — но что ты посоветуешь?

— Арестовать его вместе с последователями прежде, чем до них доберутся евреи.

— Причина? — спросил Пилат.

— Подстрекательство к мятежу.

— Иисус подстрекал?

— Это решит суд. Суд, который состоится после Пасхи, когда город снова успокоится. Своевременный арест предотвратит любую конфронтацию.

Пилат сделал паузу, затем подошел к окну. Он долго смотрел на Литостротон. Все мы знали, о чем он думает. Назарет в Галилее. Это должно быть проблемой Ирода.

Позади нас Клавдия Прокула предупредила:

— Ты не сможешь так ничего и не решить.

Пилат взорвался.

— Я не спрашивал твоего мнения!

— У меня был сон об этом галилеянине.

Теперь Пилат рассмеялся.

— Сон? Я что, должен управлять провинцией, опираясь на сны своей жены?

— Иисус из Назарета — честный человек, — спокойно ответила Клавдия. Повернувшись и указав в мою сторону, она добавила: — Спроси мальчика.

— Не впутывай сюда Ликиска! — взревел Пилат. — Я не собираюсь принимать решение на основе твоих снов и мнении мальчишки!

Я не мог удержаться.

— Госпожа права, Иисус — учитель, он не угроза…

Марк Либер снова взял слово и в гневе произнес:

— Заткнись, Ликиск. Помни свое место.

Пораженный, я прошептал:

— Я думал, я свободен… говорить то, что думаю. Свободен… — По лицу у меня потекли слезы; больше я не смог произнести ни слова и выскочил за дверь.

Час спустя, лежа в постели с закрытыми глазами, я услышал, как мой солдат вернулся в комнату. Мне очень хотелось, чтобы он пришел и обнял меня, но он молча лег в свою постель.

Я не спал всю ночь. Мои щеки были мокры от слез, когда взошла весенняя полная луна, чтобы всю ночь светить над Иерусалимом, словно серебряная монета, молчаливая и далекая, как человек, которого я любил.

На рассвете я встал в уборную, но не успел открыл дверь, как Марк Либер спросил:

— Куда ты собрался? К своим еврейским друзьям?

— Нет, — прошептал я.

— Ты можешь идти, куда хочешь. Ты свободный человек.

— Я не свободный. И никогда не буду свободен. Я твой. Сегодня, завтра, всегда. Разве ты этого не понимаешь? — Я снова расплакался. Бормоча, словно младенец, которого он спас в Германии от смерти много лет назад, я добрел до кровати и опустился на колени. — Я люблю тебя. Больше ничего не имеет значения. И никто. Только ты.

Его рука мягко опустилась мне на голову.

— Я боюсь, что потеряю тебя из-за этого сумасшедшего и его последователей, из-за того юноши.

— Иоанна? Никогда!

— Ты все, что у меня есть, Ликиск.

— Я больше не увижу их, обещаю. Я попрошу Пилата освободить меня от обязанностей. Я снова буду твоим рабом. Как ты скажешь. Я всегда хотел только одного — чтобы ты меня любил.

Он усадил меня на кровать, одновременно грубо и нежно, и поцеловал. Погладив меня по голове, он пробормотал:

— Кто из нас раб? Меня тоже поймали в сети любви. Дело не в том, чего хочу я, Ликиск; это твоим желаниям я должен подчиняться.

Засмеявшись, он спросил:

— Как там говорил поэт? «Чего бы он не захотел, соглашайся — повиновение означает любовь».

XXXIII

Неожиданно Абенадар нашел Варавву.

— Арестуй его любой ценой, — приказал Пилат, хотя вряд ли Абенадару надо было говорить, что делать. Словно ребенок, предвкушающий подарок на Сатурналии, центурион светился в ожидании схватки, отбирая для этого важнейшего похода своих лучших людей — только римлян, ни одного сирийца! Уже в доспехах, он расхаживал по нашей комнате, пока Марк Либер облачался в собственные, настояв, что тоже отправится в эту миссию.

— Но командуешь ты, Гай, — заверил он центуриона.

Они оба не хотели, чтобы я шел.

— Слишком опасно, — сказал центурион.

— Я не буду тобой рисковать, — кивнул трибун. Они считали, что дело улажено, забыв, каким упрямым я могу быть.