Боги и влюбленные

Пройдя в сад через знакомые ворота, я замер, вслушиваясь в журчание воды в купальне и дыхание ветра в дубах. Стояла полная тишина. Не было шумных, здоровых молодых солдат, со смехом брызгающихся в бассейне. Не было приказов Ликаса, несущегося по широкой лужайке, теперь неухоженной и заросшей длинными сорняками. Не слышал я смеха Друзиллы, ее резких окриков, чтобы я убирался от выпечки и оставил в покое сладости. Из-за дубовой рощи, где ради своих побед тренировался Поликарп, не долетало ни ругани, ни бряцанья металла. Я не слышал Палласа, дразнившего меня из-за поблажек, которые иногда у меня были, а у него — нет. С кухни не доносилось хихиканья девушек. Кассий Прокул ни с кем не говорил своим сочным, приятным голосом. И не смеялся Ликиск.

В отчаянии я хотел заглянуть в дом, но побоялся.

Я пришел только для того, чтобы забрать письмо Прокула.

У подножия ныне заброшенного сада стояло три статуи. Марс, глядящий на меня с подозрением. Янус, который был рад, что я вернулся домой. И Приап.

Проигнорировав божество с его пугающим фаллосом и моим лицом, я опустился на колени там, где прежде совершал ежедневные молитвы, и начал руками раскапывать почву, которую когда-то с таким тщанием возделывал, вычерпывая и отбрасывая большие комки земли и вытаскивая с корнями красные цветы. («Мужественное племя безупречных солдат, обученных возделывать землю, — говорил мне Цезарь о римлянах. — Благодари своих богов, Ликиск, что твой хозяин не сделал тебя землепашцем».) Я подумал, что это удалось сделать всемогущему Цезарю.

Письмо оказалось в моих руках, сырое, покрытое коркой соли из-за долгого погребения. Я спрятал его под плащом и туникой, в пояс набедренной повязки.

А потом из дома донесся голос.

С надеждой обернувшись и ожидая встретить Ликаса, я увидел вместо него человека в кирасе и накидке — солдата, державшего руку на рукояти меча.

— Ты кто? Что ты тут делаешь?

Словно газель я промчался по саду, перепрыгнул через стену и побежал быстрее, чем когда-либо в своей жизни, быстрее даже, чем во время безумного бега по пескам Капри, мчась, словно Меркурий, к подножию холма, а затем свернув за Целийский холм на Священную дорогу.

Задыхаясь, с разрывающейся от боли грудью и сердцем, я в конце концов оказался у поворота на Остию.

XVIII

Я почуял Остию прежде, чем увидел ее, лежащую между морем и холмами. Сверкающая полная луна озаряла город ярко, как днем, покрывая круглыми пятнами света спокойное море, где тихо стояли корабли, чьи мачты, будто черные скелеты, виднелись на фоне освещенных лунным светом волн. Ночь была холодной; соленый воздух смешивался с дымом от очагов. Я поблагодарил бога Неемии за щедрость Иосифа, заворачиваясь в его плащ, чтобы уберечься от колючего холода. Прежде, чем спуститься с холма по извилистой дороге, я съел последний пирожок Марты и снова поблагодарил бога Неемии. Начиная спуск, я думал: может, этот бог — или любой другой, — вознаградит меня за усилия, потраченные на долгий путь, счастливыми, теплыми, гостеприимными объятиями Примигения и его семьи.

Пройдя через раскинувшийся на равнине город и держась подальше от смеющихся и кричащих на узких улицах групп моряков, я спрятался от пары солдат, быстро повернув на другую улицу прежде, чем они меня заметили. Скоро я вышел на дорогу, круто взбиравшуюся на вершину холма, которую, словно корона, венчал дом Примигения с великолепным видом на гавань. Когда я увидел дом и служивший ему фундаментом каменный выступ, то бросился бежать, стремительно преодолев последние шаги по склону, и, наконец, войдя в знакомые ворота у широкой стены, защищавшей дом и его территорию — прекрасное место отдыха, которое некогда украшал смех и восторженные крики детей Примигения. Когда я открыл ворота, они приятно скрипнули.

Воодушевленный светом горевшей в окне лампы, я энергично поднялся по ступеням к крыльцу и передней двери. Я прислушался к голосам и смеху, но дом был тих. Мой стук в тяжелую деревянную дверь нарушил тишину, словно внезапный удар грома Юпитера. Дверь приоткрылась, и мое сердце упало.

— Кто здесь? — раздался голос пожилой женщины.

— Я ищу Примигения, — с надеждой сказал я. — Это правильный дом? — спросил я, хотя прекрасно знал ответ.

— Был правильный, — сказала женщина. — Теперь нет.

Заикаясь, я пробормотал:

— Теперь нет? Не… не понимаю.

— Их забрали несколько месяцев назад, — сказала старуха и захлопнула дверь. Лязгнул засов, и свет в окне погас.

Медленно повернувшись и потрясенно качая головой, я не стал мешкать и глядеть на открывавшийся с порога вид. Будто во сне я спустился со ступеней и вышел за ворота на улицу. Не знаю, как долго я стоял, не в силах придти в себя от шока и ничего вокруг не замечая. Потом я почувствовал, как на мое плечо легла рука, слегка встряхнула, и хриплый мужской голос спросил, что я тут делаю.

— Ты в порядке, мальчик? Плохо себя чувствуешь? Что ты делаешь в этом районе?

Очнувшись, я удивленно взглянул в темное, недоуменное лицо мужчины.

— Я… я… искал дом Примигения, — объяснил я.

— Примигений здесь больше не живет.

— Вы не знаете, куда он уехал?