Боги и влюбленные

Весть о том, что Тиберий собирается посетить игры, удивляла по другой причине. Не секрет, что они с Прокулом все чаще спорили, и эти разногласия продолжались много лет (включая скандал после распятия Сэмия, когда Прокул публично проклял священника Ювентия). С тех пор редкая неделя в Сенате выдавалась без того, чтобы Прокул не выражал свое несогласие с чем-то, что любил Цезарь, зачастую перед лицом самого Цезаря, находившегося в доме Сената.

Когда стало ясно, что Цезарь появится на весенних играх Приапа, официальный Рим вздохнул с облегчением, рассматривая этот жест как уступку и примирение со своенравным и прямым Прокулом.

Я был мальчиком и любил игры. Я восторженно смотрел, с какой помпой маршируют мужчины, следил за приветствиями и волнующим парадом выходивших в круг бойцов. По спине у меня бегали мурашки от музыки, сопровождавшей их выход на свежий, ровный песок под внимательным взглядом божества, в честь которого проводились игры. Затем наступал величайший момент, когда бойцы хором приветствовали императора. «Ave Caesar, morituri te salutant!» Для юного Ликиска не было более романтичных и таинственных слов, чем эти. «Славься, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя!» Я не знал, впечатляют ли эти слова Тиберия, но мне казалось, что умереть во время такого великого зрелища было высшей славой. Когда я пускался в восторги по поводу смертельной битвы на глазах у Цезаря, мой друг Паллас обычно начинал издеваться. «Я бы предпочел, — хмыкал Паллас, — увидеть смерть Цезаря глазами Палласа».

Новость о том, что на игры прибудет Цезарь, породила панику среди домашних рабов Прокула. Кухарка Друзилла была настолько занята работой, что я опасался, как бы ее не хватил удар, когда она носилась по кухне, открывала кладовую, хлопала дверьми и кричала: «Что мы поставим на стол перед Цезарем?» Ее прислужницы были на грани обморока. Ликас погрузился в планирование праздника, и ему некогда было восторгаться. Язвительный Паллас был также впечатлен, показав тем самым, что не такой уж он искушенный и умудренный опытом юноша, каковым старался казаться.

— Цезарь будет председательствовать на играх! Какая честь!

Я ответил:

— Какая честь для Прокула!

Но сенатор намеревался почтить меня. Прокул сказал:

— Ликиск, ты для моего дома больше чем благословение, и хотя я не был рад, отдавая тебя безнравственным личностям, называющим себя жрецами Приапа, ты хорошо служишь своему богу и хорошо исполняешь возложенные на тебя обязанности. Я доволен тобой, как мужчина может быть доволен собственным сыном.

Ликуя, я отправился в сад и поблагодарил моего бога за то, что он был ко мне так добр. Подобно всем, чья вера тверда, я знал: мой бог всемогущ и обязательно наградит того, кто ему предан, исполнив его просьбу. «Нет более могущественного и величественного бога, чем ты, Приап, — молился я, — поэтому услышь молитву своего преданного слуги Ликиска. Пусть Цезарь будет доволен, посетив наши игры. Принеси дому Прокула почет и уважение. И еще… Приап, если на то будет твоя воля — пусть Марк Либер поскорее вернется домой».

Последнюю часть своей молитвы я прочел и у ног Марса.

После этого я отправился готовиться к предстоящим играм, как Ликас, Друзилла и Паллас. У них были свои дела, у меня — мое. Игры всегда являлись хлопотным временем, поскольку многим гостям для полного счастья требовалась компания, как они выражались, славного Ликиска.

Когда появлялась возможность, я ускользал от исполнения своих обязанностей богу и хозяину, чтобы посмотреть, как тренируются гладиаторы Прокула. Моя кровь начинала быстрее бежать по венам при виде их тренировочных боев, и я удивлялся, как между людьми, которые скоро могут встретиться друг с другом в смертельной битве, может возникать такое товарищество. Они знали, что милость в играх даруется редко. Публика не горела желанием сохранять жизнь тому, кого победили в честном поединке.

Бараки гладиаторов Прокула стояли за рощей из дубов и сосен, отделявших их от жилого дома. Обычно деревья приглушали звуки, идущие с поля, на котором тренировались воины, но когда ветер дул с той стороны, то работая в саду, поклоняясь идолу или занимаясь с учителем, я слышал устрашающие рычания, ругательства и остроты упражнявшихся мужчин. Восхищенное и заинтригованное, мое сознание отправлялось туда, за деревья, стремясь представить происходящие там сцены. Если такое случалось под бдительным оком учителя, мне доставался удар прутом или резкое замечание: «Ликиск, твой хозяин преподнес тебе редкий дар — дар образования. Выкажи должное уважение и обрати, наконец, внимание на то, что тебе говорят».

Из всех гладиаторов Прокула моим любимцем был большой, сильный, бесстрашный рыжий воин, самый знаменитый частный гладиатор Рима. Мне казалось, что он лучше любого бойца из команды Цезаря, и я был уверен, что никто в мире не сможет побить его в честном поединке.