Боги лотоса. Критические заметки о мифах, верованиях и мистике Востока

А не святой и мудрый гуру.

В его глаза ты посмотри -

Там джунгли спрятаны внутри.

Дхаммапада [1]

[1 Здесь и далее текст Дхаммапады дается в стихотворном переложении автора.]

Автомобили шли сплошным потоком, и широкая, затененная небоскребами авеню туманилась в сизом мареве отработанного бензина. На разделительной полосе отцветали опаленные зноем розы. Низкорослые пальмы с коренастыми, словно обернутыми войлоком стволами, казались тусклыми от копоти и пыли. Нью-йоркские билдинги ультрасовременных моделей, где даже лифтом управляет ЭВМ третьего поколения, слепили зеркальной чернотой. Словно отлитые из вулканического стекла или изваянные из полированного базальта, они сужались к зениту. От этого геометрически безупречные конструкции казались незыблемыми памятниками. От непроницаемой глади, разделенной невесомыми прямоугольниками металлических ячеек, веяло космической отрешенностью. По-своему они были прекрасны, эти рукотворные скалы, воспевающие могущество и лаконизм «технотронной» эры. Но как бы там ни было, автострада, грохочущая и прямая, как стрела, чем-то напомнила мне затерянный в глубоком ущелье поток. И я не очень удивился, хоть меньше всего и ожидал увидеть в самом сердце Манхеттена буддийскую пагоду, когда услышал зов Гималаев: звенящую музыку, рев труб и раковин, ритмичное уханье «турецкого» барабана. Это было так непривычно для делового, сугубо прагматичного центра, что я решился пожертвовать экскурсией и попросил остановить машину у ближайшего перекрестка. В сумеречной теснине улицы предо мной предстала хорошо знакомая по многим азиатским поездкам картина. Вокруг храма, прилепившегося у подножия очередной многоэтажной призмы, вершился торжественный обход. В облаках душистого жертвенного дыма мелькали шафранные тоги бритоголовых монахов. Воздев руки - правое плечо согласно канону оставалось обнаженным, - они распевали священные мантры, призывая охранительное божество снизойти с горных высей и вселиться в уготованный ему храм.

Девушки в цветастых сари, пританцовывая на ходу, размахивали молитвенными флагами, поднимали свитки с изображениями небесных божеств и жуликоватых земных гуру.

Собственно, почему бы и нет, подумал я, любуясь красочным хороводом. Нью-Йорк - город многонациональный, и в принципе ничто не мешает распространить на его деловую часть мистерии, характерные для китайского или индийского квартала.

Но, видимо, дело обстояло не так просто. Упитанные, с хорошо развитой мускулатурой, бритоголовые парни выглядели в подавляющем большинстве типичными англосаксами, да и девицы, невзирая на красную точку над бровями, меньше всего напоминали переселенок из Индостана.

Я решительно окунулся в сандаловый дым и примкнул к процессии, где разговорившись с одним весьма словоохотливым монахом, узнал, что собравшаяся на освящение храма толпа почти целиком состоит из студентов.

- Это у вас серьезно? - спросил я собеседника, старательно выкрикивавшего слоги очистительной мантры.

- Естественно, сэр, - скороговоркой бросил он в кратком перерыве. - У новой американской религии миллионы последователей.

Он так и сказал: «новая американская религия». Не больше и не меньше… «Новым» была в ней чудовищная эклектика, объединившая махаяну тибетского толка с вишнуизмом; «американским» - урбанистический антураж и сладкий запашок бензинной гари, явственно вплетавшийся в мистический аромат сандаловых курений.

Потом, уже по собственной инициативе, я посетил храм в честь ласкового индуистского бога Кришны и разговаривал с его адептами. Тоже бритоголовые, но с косичкой на темени на манер индокитайской секты хоа-хао, они носили белоснежные одежды, символизирующие чистоту и святость гималайских вершин, или желтые, как у буддистов, тоги.

Лиц с «ярко выраженным азиатским генотипом» (цитирую статью в «Нью-Йорк тайме», посвященную бунту молодежи и «контркультуре») в «Миссии Кришны» я тоже обнаружил очень немного. Разве что седобородый гуру с волосами до плеч, похожий на старого капитана Немо из фильма «Таинственный остров», был несомненным индийцем. Кастовый шнур подчеркивал его высокое брахманское происхождение, а в горящих глазах пряталась далекая от фанатизма снисходительная усмешка.

Он охотно прощал окружавшим его ученикам - брахмачаринам - невольные отступления от вед, одинаково священных для любой индуистской секты.

- В чем существо вашего учения? - спросил я. - Чем отличается оно от традиционного вишнуизма?

- «Те, которые, устремив свой ум на меня, всегда благозвучные, исполненные высшей веры, поклоняются мне, эти - по мысли моей - наиболее совершенны в единении», - многозначительно ответствовал он словами Кришны из «Бхагават Гиты».