Боги не играют в кости

— Ты палку-то не перегибай. — Вот теперь действительно обиделся механик. — У нас чисто и культурно. И не воняет ничем. А соляра… Она пахнет.

— Для кого пахнет, а для кого воняет.

— Сам ты…. Воняешь! — Меньшов обиженно развернулся к другу задом.

— Вот и вся твоя аргументация, Гриша. Эх, жаль Кузя сопит в обе свои дырки, а то бы мы с ним прочитали тебе лекцию дуплетом о правах и обязанностях каждого члена экипажа.

— Я за машиной слежу. — Меньшов с яростью принялся бить телогрейку. — И за движком тоже.

— Ладно, не обижайся. А всё-таки, согласись, в светлом костюме приятно пройтись. По набережной. С видом на море.

— Я море не видел. У нас в деревне речка. Сонюха.

— Ну, или вдоль речки. А что? Представь, Гриша… Ты, весь в светлом, на берегу вашей Сонюхи… Лето. Жара. А ты светлом. Пиджак висит на руке, полусогнутой в локте. И пиджачок висит так, чтобы все заслуженные тобой в боях ордена и медали, в глаза били. Брючки отутюжены. На ногах начищенные штиблеты, а не сапоги. Причёсочка — волос к волосу. И одеколоном разит…. Все цветочки — лютики вокруг вянут. От зависти. Да все девки во всех близлежащих деревнях, включая соседнюю волость, твоими будут.

— Эт точно… — С удовольствием крякнул механик-водитель. — От же… Ажно колючки по телу…. А какая третья мечта?

— Просьба окружающим — не ржать.

— Давай, давай, сказочник…

— Я ведь и обидеться могу.

— Ладно, трепи дальше.

— А третья мечта: полететь к звёздам.

— Куда?

— К звёздам.

— Полететь?

— Ну, да.

Механик прыснул в зажатый ладонью рот.

— Ну, трепло, ну, трепло….

— А что? — В голосе стрелка, на этот раз, послышались серьёзные нотки. — Что смешного? Человек ведь когда-то должен туда полететь? Должен! Вон, видал, как «катюша» шпарит снарядами! А если такую болванку запустить на небо? То-то! Так что, в скорости, человека точно туда, к звёздам, запулят. Верно тебе говорю! А почему там, в той болванке, должен быть не я, а кто-то другой?

— Потому, что ты трепло! — Веско заметил Меньшов. — Чтобы лететь туда, — механик вскинул руку к звёздному небу, — нужно быть человеком с большой буквы. Образованным, грамотным, опять же, не брехливым. А ты не по одной графе не проходишь.

— У меня девятилетка!

— Ну, девятилетка… Это конечно, здорово. В моей Сосновке ты бы был солидным человеком. Только вот полететь туда, — механик снова указал пальцем в звёздное покрывало, — твоих девяти классов точно не хватит.

— А я институт закончу.

— Какой? Бреховецкий?

На этот раз не сдержался стрелок.

— Да пошёл ты…

— А чё сразу пошёл? Чё от разговора уходишь? Раз начал — продолжай! Вот что ты умеешь? Вот скажи, после школы куда ты свои стопы направил?

— Ну, на стройку. Каменщиком. — Неохотно признался стрелок.

— О! А опосля?

— Армия. Война. Да ты и сам знаешь. Я с сорок первого…

— Нет, тут ты, конечно, герой. Ничего не скажу. Но вот насчёт того, чтобы туда…. Трепло!

— Да иди ты…. — В голосе Митюхина послышались обидные нотки. — Темнота и есть темнота. Одно слово: деревня! Человечество испокон, можно сказать, веков только и мечтало о том, чтобы там побывать. Ну, разве что кроме вот таких, как ты. Которые только мешали.

— Вот так вот сразу и мешали?

— Именно!

— И с чего это я мешаю?

— С того! Чуть что — сомневаются они! Что не сделаешь, всё не так. В самих мечты нет, и в других её морят. Вот из-за таких, как ты, сомневающихся…

— Слушай, чё ты ко мне прицепился?

— А то! Життя с вами нету!

— А с тобой есть?

— А со мной есть!

— Ну да, конечно…. Как всегда. Кто усрался? Невестка.

— Да пошёл ты….

— Сам иди….

Командир танка, младший лейтенант Зимин, под впечатлением разговора подчинённых, тоже перевернулся на спину, уставился в небо. В ту жаркую, июльскую ночь, оно под Курском было чистое, прозрачное, звёздное. Глаза привычно нашли ковш Большой Медведицы, Малую Медведицу, созвездие Кассиопеи. Чуть повернул голову в бок: Луна, в сравнении далёкими, холодными звёздами, не казалась точно таким же далёким, холодным, небесным телом. Скорее наоборот, воспринималась как своё, родное, привычное, близкое.

Лейтенант попытался пронзить небо взглядом. Как, некогда, в детстве. Прищурился, сконцентрировался. Взгляд устремился вдаль. К самой верхней звезде в W[2] — образном созвездии Кассиопеи. На миг показалось, будто смог пронзить вакуум пустоты, проникнуть во Вселенские просторы. Вот, он проносится силой мысли сквозь пространство, звёзды всё ближе, ближе…

Вдруг, из неоткуда, из пустоты, перед глазами танкиста возникла светящаяся воронка, которая, спустя секунду, стала засасывать молоденького командира в себя. И, что самое странное, не было, никакого желания к сопротивлению. Зимин, подсознательно, понимал: это сон. Он спит, а воронка снится. Но сон оказался какой-то странный. Почему воронка? Зачем, для чего? Впрочем, все вопросы вскоре забылись. Даже стало любопытно, а что там дальше, за узкой горловиной? Куда упадёт? А, может, не упадёт, а взлетит? От подобной мысли дух захватило.

Впрочем, никакого полёта, или падения не произошло.