Я молчал. Это была область, мне недоступная. Зато я показывал ей светящие мрамором статуи Летнего сада, фантастическую решетку, которую, как считается, нужно увидеть хотя бы раз в жизни, серо-кровавый Михайловский замок с подъездом из грубовато отесанных каменных плит. Представляешь, говорил я, ветреная мартовская ночь, качающиеся фонари, скованные дремотой стражники, глухая темнота в окнах, и - шаги заговорщиков, разносящиеся по мозаичным покоям. Треск восковых свечей, железные молнии шпаг, вытащенных перед спальней… Это как раз мне понятно, отвечала Алиса… Я показывал ей Зимний дворец в коросте фризов и лепки; неприветливую, будто из загробного мира крылатую колоннаду Собора на Невском; оставляющую след в небе иглу Петропавловской крепости. Алиса обо всем этом живо расспрашивала, утверждала, что у Санкт-Петербурга, в отличие от многих других городов, есть собственная душа. Есть-есть-есть, поверь, я уже кое-что видела. Правда, я не уверена, что душа эта - добрая, тут же добавляла она. А у сфинксов, придавливающих постамент звериными лапами, она простояла в оцепенении, наверное, минут пятнадцать - пристально рассматривала их плоские каменные глазницы.
Наконец, произнесла очень тихо:
- Они - страшные. Они знают нечто такое, чего нам, людям, лучше не знать… - А через некоторое время, когда мы по мосту, парящему над осенними водами, перешли в узкие и печальные переулки петербургской Коломны, она снова, как от озноба, поежилась. - Мне теперь кажется, что они все время на меня смотрят. Б-р-р!.. Как вы можете жить с ними в одном городе? От них исходит - зло.
Здесь опять была недоступная мне область. Я не то чтобы побаивался ее, но чувствовал, что пока не стоит туда соваться. Я был внутренне не подготовлен к выходящему за рамки обыденного и поэтому предпочитал в разговорах несколько иные темы: о себе, о проектной конторе, где я убивал скучное время, о свершениях, которыми я грезил когда-то в детстве, о надеждах, не сбывшихся и, вероятно, уже не имеющих силы осуществиться.
Как ни странно, Алиса слушала меня довольно внимательно.
- Ты - не разбуженный, - сделала она вывод, когда мы брели в районе Сенной, по изгибу Екатерининского канала. - Не обижайся, бывают такие люди. Они действительно предназначены жизнью для чего-то большого. Но в них пока не зажглась искра, которая озаряет душу. Впрочем, - задумчиво пояснила она, - не разбуженный - это еще не самое худшее. Я боялась, что ты - погасший, а это гораздо опаснее. Погасшие - те, в ком некая искра была, но потом исчезла - ненавидят и себя, и непременно - всех остальных. Прежде всего - остальных. А в тебе такой ненависти не ощущается…
Это заключение меня обрадовало. Значит, я в ее глазах еще не совсем безнадежен. Значит, у меня все еще впереди! Меня это вдохновляло.