Я, честно говоря, не знал, что сказать. Я читал об апокалипсисе в Бронингеме, - разумеется, закрытые материалы. Нас, руководителей секторов, ознакомили с ними, вызвав в особо защищенный бункер спецхрана, под расписку, с уведомлением об уголовной ответственности за разглашение сведений. Нарушителю грозило чуть ли не пожизненное тюремное заключение. И, как нас уведомили, репрессивные меры были применены сразу же и в полном объеме. Поэтому о событиях в Бронингеме не болтали. Настоящая правда, насколько я знал, так никогда и не была опубликована. Несмотря на настойчивые требования общественности. Несмотря на скандалы и на все заверения осторожных политиков. Доктору Грюнфельду, тогдашнему председателю Научного Комитета, это стоило административной карьеры. Он ушел в отставку, но ни тогда, ни позже не вымолвил ни единого слова. Через год он застрелился, по-видимому, не выдержав страшного напряжения тайны. Точно ничего не известно, все сведения об этом также были погребены в спецхране. Тогда апокалипсис вызвала случайная катастрофа. Однако, если сейчас в самом деле начнется обстрел Зоны? Или о н и поступят проще - поставят любой танк на радиоуправление, подведут к Оракулу и взорвут? Тогда мы сгорим, смятенно подумал я. Речь идет о настоящем Конце Света…
- Через подвал института можно пройти в мастерские? - спросил Водак.
До меня не сразу дошло, о чем это он:
- Конечно.
- А через мастерские имеется выход в парк?
- Да, задняя дверь…
- У нас есть двенадцать часов, чтобы отсюда выбраться.
- Почему двенадцать? - шепотом спросил я.
Водак не ответил - схватил меня за халат и сильно дернул: Снимай! - Стащил едва ли не силой, с треском разодрал на полосы и щедро, проплескивая на пол, полил спиртом.
- Почему двенадцать? - чуть не заорал я.
Водак обернулся ко мне:
- «Предел разума» - слышал?
Клейст, который, казалось, о чем-то мечтал, неожиданно процитировал - громко и ясно:
- «Если ситуация внутри границ отчуждения выйдет из-под контроля и в течение последующих двенадцати часов с момента отсчета не представится возможным вернуть ее в исходное состояние, или если по оценке экспертов масштаб событий окажется сопоставим с угрозой регионального уровня…» Короче говоря, - он прочертил пальцем по воздуху. - Тогда - бух!..
Мы замерли.
- Катарина! - сказал я, чувствуя, как стремительно пересыхает горло.
Водак крякнул с досадой и быстро посмотрел на меня.
- Она уже, наверное, в безопасности, - сказал он, комкая в ладонях остаток халата. - Гражданское население, как ты знаешь, эвакуируют в первую очередь.
Клейст отчетливо прищелкнул языком.
- Бомба не будет сброшена. Если вас беспокоит только это…
Водак на секунду застыл, а потом наклонился к нему, уперев руки в колени.
Лицом к лицу. Надо сказать, очень решительно.
- Вот значит оно как. Ты - «пророк»?
- Не надо меня пугать, - сказал Клейст, пытаясь хоть чуть-чуть отстраниться.
- Конечно «пророк». А я думал, вас всех перебили.
- Как видишь, не всех…
- Я умру?
- Да, - сказал Клейст. - Тебя расстреляют.
- Кто?
- О н и.
- Когда?
- Уже скоро.
- А он? - Водак поверх плеча указал на меня.
- Будет жить, - Клейст обжег ненавистью вдруг вспыхнувших водянистых глаз.
- Это точно?
- Точно.
Водак выпрямился.
- Не верю ни единому твоему слову…
- Сколько угодно. Пожалуйста, - вяло сказал Клейст.
Затрещали на первом этаже рамы. Солдаты проникли в здание.
- К черному ходу! - приглушенно распорядился Водак.
Клейст раскачивался, как ни в чем не бывало.
- Ну!
- А мне, Густав, и здесь неплохо, - сообщил Клейст. - Я, пожалуй, останусь. Я ведь тоже скоро умру…
- Вольдемар, - умоляюще сказал я, прислушиваясь к тяжелому топоту снизу. - Вольдемар, ты только представь, а вдруг ты ошибся…
- Ошибка, к сожалению, исключена…
Водак, скрутив жгутом матерчатую полосу из халата, бросил ее - одним концом в спирт, другим - ближе к двери.
Как медведь, врастопырку присел на корточки.
- Ничего-ничего, он сейчас пойдет… Он сейчас побежит у меня, как миленький…
Щелкнула зажигалка, и медленно, чтобы осознал побледневший Клейст, начал опускаться к намокнувшему жгуту желтый, трепещущий язычок огня.