Боги осенью

Далее она объяснила, что койотли — это такие малопривлекательные рептилии, вроде ящериц, сохранившиеся на Алломаре еще с доисторического периода. У вас, на Земле, они, кажется, вымерли…

— Динозавры? — недоверчиво переспросил я.

— Вот‑вот, динозавры! — вспомнила термин Алиса.

Но, конечно, они не обладают уже прежними чудовищными размерами. Гигантам в нашу эпоху было бы просто не выжить. Средний койотль — обычно где‑то в рост человека. Ну, чуть меньше, быть может, или чуть больше — в зависимости от конкретного экземпляра. На Алломаре их дрессируют и используют в военных целях. Койотль, как и всякая хищная ночная рептилия, хитр и злобен. Далеко не каждый воин, пусть даже опытный, рискнет выйти один на один — с ящером, прыгающим, как лягушка, на десять-пятнадцать метров. В общем, это трудно так объяснить, когда сам увидишь — поймешь. Уверяю тебя, сразу поймешь. Впрочем, подожди, у тебя, вроде бы, что‑то такое было…

Она пробежала ладонью по книжным полкам, вытащила красиво иллюстрированное издание «Природа Земли», быстро перелистала, пробрасывая глянцевые страницы и, по‑моему, с неуместной радостью, ткнула в одну из них пальцем.

— Вот, посмотри, очень похоже…

Омерзительный древний хищник глядел на меня с иллюстрации. Глаза у него по‑жабьи выдавались вперед бугорчатой морды, были прикрыты пленками и, видимо, едкой слизью, туловище, оглаженное костяными пластинками, переходило в мощные лапы, позади которых упирался в землю гибкий, но сильный хвост. Причем, чувствовалось, что слизь проступает не только в его глазах, но и в щелях панциря, и, видимо, в когтистых лунках на лапах, и что ящер этот, скорее всего, мокрый и холодный на ощупь, и что разодрать человека на куски ему ничего не стоит.

Я даже передернул плечами. После предшествующих событий я был, конечно, уже готов ко всему. Меня было трудно чем‑либо удивить. Но поверить, что такое чудовище сейчас бродит по Петербургу!

Нет, пожалуй, зря я ввязался в эту историю.

— Бить койотля надо сюда, — между тем сказала Алиса, тыча ногтем в участок рядом с левой подмышкой. — Здесь у него — не заросший, кожистый такой родничок. Если повезет, лезвие войдет прямо в сердце…

— А если не повезет? — поинтересовался я.

Алиса пренебрежительно пожала плечами.

— Ты же все равно сражаться не будешь. У тебя даже нет собственного оружия.

— Ну тогда дай мне хотя бы кинжал, — попросил я.

— Нельзя, Рыжик, мой дорогой…

— Почему?

— Потому что оружие не дают, оружие — только берут. Дают — деньги, милостыню, дают покровительство. А меч или кинжал ты должен взять сам…

Она резко захлопнула книгу и поставила обратно на полку.

Хмурая вертикальная складка прорезала лоб.

— Успокойся, сражаться тебе не придется.

— Я — понял, — раздраженно сказал я.

И Алиса высоко подняла брови. Глаза стали синими и холодными, как у чужой.

— К тому же койотль не знает твоего запаха, — сказала она.

Последняя реплика, разумеется, обнадеживала. Значит, меня койотль, скорее всего, рвать не будет. Я могу спокойно смотреть, как он грызет Геррика и Алису. Она меня очень обрадовала, и особенно тем, что уже в который раз давала понять, какого она низкого обо мне мнения. С другой стороны, что я мог возразить ей на это? Сражаться я действительно не умел и оружия, даже самого завалящего, у меня не было. Если честно, то оружия я немного побаивался. Оружию свойственно убивать, а убивать я никого не хотел. Но как стать воином, никого не убив, я тоже не представлял. Это была дилемма и, судя по всему, логически неразрешимая. Я в конце концов бросил ломать над ней голову. Слишком задумываться о жизни тоже вредно. Начинают мучить разные неприятные мысли — что она, эта жизнь, например, коротка, что она, быть может, наполовину прошла, а еще ничего не сделано. И что она так и пройдет в бесплодных мечтаниях. Спросят потом: кто такой Рыжик? — в ответ ни одного слова. Ни хорошего, ни плохого, никакого вообще. От таких размышлений у меня всегда портилось настроение. Я начинал злиться на себя самого, раздражаться без повода и, как Геррик, бродить по квартире, правда стукаясь, в отличие от него, об углы предметов. Стукаться обо что‑нибудь — это вообще мой профиль. Если где‑нибудь можно стукнуться, я обязательно стукнусь.