— Нет, Даня. Это был смертный. Второй царь великого Урука по имени Арс. Правил он не по годам мудро, сражался храбро. А с богами вел себя дерзко — в первый же год своего царствования он приказал уничтожить все кровавые жертвенники, разделил город на двенадцать частей и каждую часть посвятил одному из молодых и бескровных богов места — наподобие твоего шамана. Себе в жены Арс взял синеглазую Гулу, пленную рабыню, принцессу чужого племени. Двор был недоволен, но Арсу было плевать — своим мечом он мог заставить кого угодно склонить колени перед новой царицей. Но потом он отправился в поход, а Гула родила первенца. Боги ликовали — наконец-то им предоставилась возможность напомнить дерзкому смертному свое место. Они низвергли слабых покровителей города, божков места, вернули прежние жертвенники и новорожденного принца сожгли в пламени Молоха прямо на глазах молодой матери. Так что, когда Арс вернулся домой, его там ждала лишь пустая колыбель и безумная женщина, отдаленно напоминавшая прежнюю Гулу. Тогда царь Урука сделал то, чего от него не ожидали ни люди, ни боги. Он вошел в святилище Молоха, которого до сих пор считали лишенной сознания стихией, и провел в молитве три дня. На исходе третьего дня он взял в руки меч, рассек себе грудь — и цветное пламя Молоха вдруг вошло в самую глубину его источника. Из опустевшего святилища Арс вернулся с ожогом в пол-лица, незаживающей раной и улыбкой, которую я никогда не забуду. Ты когда-нибудь слышал о таких богах, как Энко? Сатисс? Расам?
Я отрицательно покачал головой, с удовольствием отмечая, что могу это сделать.
— Никогда.
— И не мудрено, — с кривой ухмылкой проговорил Нергал, и в его голосе я услышал такую горечь, словно я вынудил его рассказать о чем-то очень личном и болезненном. — Все они явились в тот день в Урук, чтобы прочитать мятежному смертному царю нравоучение о послушании и милостиво позволить ему жить дальше при условии абсолютного признания их правоты и власти. И все трое были убиты Арсом на ступенях святилища Молоха. Потом он вошел во дворец и зарубил всех своих министров и жрецов. Никто не мог его остановить. Ведь древнее пламя, поселившееся в его источнике, питалось множеством жертв, приносимых Молоху по всей земле…
Нергал умолк, глядя в одну точку перед собой. А я, захваченный историей, нетерпеливо спросил:
— А дальше? Что с ним случилось дальше?
— Дальше… — медленно проговорил Нергал, задумчиво коснувшись своего подбородка тонкими длинными пальцами, перепачканными кровью. — Сила, которую он принял в себя, лишила Арса рассудка. Он вышел на городскую площадь с обнаженным мечом в руках и бросился на толпу. Ту, что сначала с радостью приняла отказ от человеческих жертвоприношений, а потом с такой же радостью подчинилась богам и равнодушно наблюдала, как горит в огне дитя. Арса пришлось остановить…
— И кто же это сделал?..
— Я.
Окурок вывалился из моих губ, ударился о кожаную куртку и откатился на каменный пол.
— Ты?.. И как же тебе удалось?
— Просто я оказался сильнее, — с каким-то ожесточением отозвался Нергал. — И убил его.
Он перевел затуманившийся от воспоминаний взгляд на свою правую руку.
В подземелье стало тихо.
Только светильники чуть покачивались на цепях промеж колонн, и две наши фигуры на дне этого огромного зала показались мне вдруг такими маленькими и хрупкими.
Не так уж мы отличаемся. Что боги, что люди — все несем на своей спине груз прошлых побед и поражений.
Нергал медленно проговорил:
— Это был первый раз, когда смертный стал мне другом. И, как я считал, последний.
Нергал повернулся ко мне.
— Имей в виду. Привязанности любого рода — на самом деле никакое не богатство и не достижение. А твои уязвимости и слабые места. Посмотри, на что ради Персефоны идет Аид. И к чему привела Сета любовь к брату и жене. И на что ты сам идешь ради своих привязанностей. Ты готов ставить условия мне, Оракулу, противостоять Совету и еще шут знает чему и кому, рискуя тем немногим, что ты имеешь. Зачем?..
Под его тяжелым прямым взглядом я как-то не сразу нашелся, что ответить. Так всегда бывает, когда речь идет о вроде бы очевидных вещах, которые обычно не приходится объяснять.
— Ну… — протянул я, пытаясь подобрать наиболее подходящие слова. — Наверное, затем, что те, ради кого я рискую, в свою очередь тоже готовы рисковать ради меня, — ответил я.
— То есть у тебя самого на это причин нет? Просто ответная реакция? — вопросительно приподнял бровь Нергал.
— Не совсем так. Люди, как мне кажется, делятся на одиночек и стайных. Вот я, похоже, стайный, — улыбнулся я. — Мои друзья, соратники — это моя семья, за которую я готов драться. Моя стая.
Вопреки моим ожиданиям на лице Нергала не появилось улыбки в ответ.
— А если я скажу тебе, что никакой стаи у тебя на самом деле нет? — спросил он. — Есть лишь попутчики. И те, кто просто использует тебя в своих интересах. А все остальное — лишь плод твоего воображения? Подумай и скажи честно: кто из друзей, кого ты не раздумывая готов был закрыть собой, точно так же рисковал ради тебя? М?
Я хмыкнул.