Она прильнула к горлышку бутылки, сделала несколько больших глотков вина и сморщила нос.
— Фу, сладость-то какая… А ты чего не пьешь? Открывай свою бутылку. Собеседникам нужно хмелеть одновременно, или уже не пить вовсе.
Резон в ее словах определенно был. Я кивнул головой, откупорил себе бутылку и тоже глотнул вина.
Оно действительно оказалось очень сладким и густым, но совсем недурственным.
— Так какая штука?
— А такая, Даня, что никто не может изменить в себе источник. И если ты родился с воробьиной гузкой в душе, то как ни старайся и как ни учись, в жопу Флоры она не превратится. Другими словами, у любого человека с самого рождения определен максимальный предел развития. Но истинный гриф — это другое. Совсем другое!
Она сделал еще один глоток и поставила бутыль рядом с собой.
— … У него, в отличие от остальных людей, источник представляет собой многослойное зерно. И по мере укрепления духа и тела его зерно приобретает новые слои. Так свечка превращается в большой костер, большой костер — в большой пожар, а большой пожар — в извержение вулкана. А самое интересное заключается в том, что предела этому росту не существует.
До сих пор я внимательно ловил ее каждое слово, но тут не удержался.
— Круто!
— Да не то слово, — хмыкнула Арахна. — Вот только до сих пор никто это чудо природы в глаза не видел.
— В смысле?..
— В смысле есть только одна безумная теория одного безумного мастера магии и древний миф о человеке, который якобы обладал таким же источником. Ну и теперь есть ты, — улыбнулась она мне, накручивая спутанную прядь своих волос на тонкий пальчик. — Конечно, если ты на самом деле — гриф.
Я маханул вина. Потом задумчиво потер заросший подбородок и покосился на лукаво улыбавшуюся богиню.
— И как же это определить? Ведь должен же быть способ, — спросил я у Арахны.
— Ой, ну как же. Время, тренировки, и все такое, — протянула Арахна, хитро поглядывая на меня. — И со временем то, что даже боги с трудом могут разглядеть, станет очевидным для всех.
— Но на такую проверку могут уйти годы, — прищурился я. — А нельзя как-нибудь побыстрее?
Арахна тихонько рассмеялась.
— А почему ты меня об этом спрашиваешь? По-твоему, я похожа на ваших наставников?
— Думаю, все наставники на свете предпочитают традиционные методы обучения. А мне очень нужно… что-то альтернативное. И почему-то мне кажется, что одна великая и мудрая богиня определенно может помочь. Если, конечно, захочет.
— Ой ну ты скажешь тоже, — хихикнула богиня, и по выражению ее лица я мгновенно понял, что попал в яблочко. — Великая, мудрая… Насыпал тут комплиментов — лопатой не разгребешь.
— А надо разгребать? — улыбнулся я.
— Да нет, раз уж насыпал, — рассмеялась Арахна. — Пусть лежат себе, мне нравится. Давай выпьем?
— Давай, — поддержал я. Мы стукнулись боками пузатых бутылок, как старые друзья-алкоголики и отпили сладкой пьянящей жидкости.
— Хороший ты, Даня, — мечтательно проговорила Арахна. — Даже жалко, что смертный. Был бы ты богом — я б с тобой, может, роман закрутила. А так — только привяжешься-разохотишься, а тебе уже в гроб пора…
Хорошо, что в этот момент мне не пришло в голову глоточек сделать. А то подавился бы, как в анимашке.
Роман с Арахной… Я даже представлять себе не хотел физиологическую сторону такой радости.
— Да уж, — пробормотал я. — Как по мне, быть приятелями — это вот как-то… надежней, что ли, — подобрал я самое осторожное определение, какое только мог придумать.
— Согласна, — благосклонно кивнула паучиха. — Так о чем мы там говорили?..
— О коротких тропах.
— Ах да…
Она подняла свою бутылку двумя руками и присосалась к ней, как младенец к материнской груди. Тонкие струйки густого вина потекли из уголков ее рта к острому подбородку.
Опустошив бутылку, она покосилась на меня с хмельной кривоватой улыбочкой и протянула:
— Ты уверен, что хотел бы попробовать?
Черт возьми, а разве возможен другой вариант? Кто откажется вместо долгого размеренного восхождения попытаться прыгнуть далеко вперед?
— Конечно. Что я должен сделать?
Улыбка Арахны вдруг стала зловещей. Клыки вытянулись, как у дикого зверя, острое девичье личико начало искажаться, превращаясь в морду чудовища.
— Ты должен выжить! — прогромыхала она, разрастаясь на глазах. Ее лапы вытянулись, щетинистые колени поднялись выше моей головы, паучье тельце раздулось.
Но самая страшная метаморфоза произошла не с паучьей, а человеческой половиной. Тело Арахны стало большим и широким, как у раздутого на стероидах качка. Мускулы на руках бугрились, пресс и грудные мышцы проступили так рельефно, что женская грудь на их фоне смотрелась как два нелепых соска на мужиковском торсе. А на толстой шее, вставленной глубоко в плечи, возвышалась уродливая человекоподобная голова с выпученными красными глазами и незакрывающимся клыкастым ртом.