Боги славянского и русского язычества. Общие представления

«Зимний Микола едет на санях»… «Ехал в санях Микола, просил ночлега. Обещал приехать в мае на телеге». На санях является под Новый Год Чудотворец под именем Морозко. Характерно, что в эпоху «развитого православия» гроб с телом усопшего в восточнославянских деревнях продолжали ставить на сани (Велецкая, 2003). Смерть и поныне ассоциируется с холодом, поэтому не удивительно, что зимние духи в двоеверческой традиции носят навьи имена (от корня *мр – Мороз, Морозко) (Ончуков, № 108). Они привечают добрых и трудолюбивых людей, а злых замораживают или позорят.

Древнеболгарское изображение Деда Коляда (или, возможно, Деда Мороза), в котором исследователи видят воплощение Велеса

Морозко, или же Дед Мороз, дедушка Смерть, в православии соответствует именно Николаю-угоднику (одна из причин, по которой сегодня церковь так стремится «прибрать» к рукам совершенно языческий персонаж). Мороз появляется как белый, седой Рождественский Дед в числе ряженых. Он, по-видимому, является также и воплощением мудрой старости. Достаточно вспомнить волшебных коней Сивку-Бурку вещую каурку или Сивого мерина из русских сказок. Именно Сивка запряжен в сани Рождественского Деда, в день Коляды провожают Сивого старика, а тот метлой заметает за собой след. Старость и юность сходны. Николай и Дед Мороз любят ребятишек и всячески угождают им, щедры и выполняют просьбы взрослых и детей. Иногда упоминают двух или трех Морозов – Синий нос, Красный нос и Белый нос (степени обморожения?) – но это, видимо, лишь образы трех зимних месяцев.

Никола Чудотворец чаще встречается либо на дороге (он, как и Гермес, пилигрим, дорога – его вотчина), либо в лесу, где он покровительствует животным, подобно все тому же Велесу (или лешему – см. «Николо Дубеньский» (Ончуков, № 139), «Николо Дуплянский»). «…Леший, переправляя похищенных (им) с одного берега на другой, уподобляется Харону, перевозящему мертвых по водам подземных рек». Леший обладает даром предсказания будущего. «…Кроме того, леший уносит душу человека после его смерти, если тот оказывал ему услуги при жизни» (Криничная, 2001, с. 420–427). Лес также издревле осмысляется как потусторонний мир, обиталище мертвых. Все это действительно прочно увязывает древнего Велеса с представлениями о лешем, бытующими в России и ныне.

Велес – бог по преимуществу северный. Значит, и искать подобные сказы о нем необходимо в соответствующих сборниках: там меньше наслоений. Традиция не умирает… Среди предреволюционных изданий хотелось бы выделить собрание «Сказки и песни Белозерского края». Уже в первом томе сборника братьев Б. и Ю. Соколовых содержатся «Николай Чудотворец и Иван купеческий сын» (Белозерск., с. 368–375; 162–167; 236–238; 446–449); «Савелей богатой и Микола Милостивой»[22]; «Мужик несчастной и Микола Милостивой»[23]; «Николай Чудотворец»; «Завистливый поп и Николай Чудотворец»[24]. В самом деле, Николай со всей языческой откровенностью научает уму-разуму и служителей христианской церкви, выступает, как и Илья Муромец, покровителем (голи), того обездоленного, нищего класса русского народа, который сам не способен противостоять бесчинствующей власти и которому остается лишь смеяться или уповать на Николу.

«Навии бьют полочаны». Миниатюра из Радзивилловской летопись о событиях 1092 г. в Полоцке. Невидимые существа угрожали жителям. Но, кем бы они ни оказались на самом деле, властителем Навьего мира считали Велеса

Совокупность разнообразных функций Николы нашла отражение в следующем мифологическом, в общем-то, рассказе Генриха Штадена (немца, служившего опричником при Иване Грозном) о походе Грозного на Псков в 1570 г.: «Великий князь [Иван Грозный] отдал половину города [Пскова] на грабеж, пока он не пришел ко двору, где жил Микула (Mikula). Этот Микула – прожиточный мужик (Kerls); живет во Пскове во дворе один, без жены и детей. У него много скота, который всю зиму ходит во дворе по навозу, под открытым небом, растет и тучнеет. От этого он и разбогател. Русским он предсказывает многое о будущем. Великий князь пошел к нему на двор. Микула же сказал великому князю: “Довольно! Отправляйся назад домой!” Великий князь послушался этого Микулы и ушел от Пскова обратно в Александрову слободу» (Штаден, 1925, с. 54). Никола, с одной стороны, олицетворяет собой материальный достаток, он связан со скотом, он прорицает, а с другой – выступает как защитник народа, причем противостоит в этом качестве княжеской власти; спасение Пскова при посредстве Николы закономерно выглядит как чудо.