Боги среди людей

– И тем не менее, дорогой, в честь твоего возвращения мы забили откормленную курочку, – заметила Урсула.

– Не такую уж откормленную, – вставила Иззи.

– Кто даже не попробовал, пусть лучше помолчит. – Это, конечно, было замечание Сильви.

Иззи отодвинула тарелку, но Сильви не унималась:

– Доедай. Эта курица лишилась жизни ради тебя.

Урсула насмешливо хихикнула; Тедди ей подмигнул. Но веселиться не приходилось: ведь с ними не было Хью.

Когда объявили войну, Иззи уже жила по другую сторону Атлантики, но к тому времени, когда Тедди прибыл в Ливерпульскую гавань, тетушка вернулась, объявив «патриотизм» более важным принципом, нежели безопасность.

– Патриотизм, – уничижительно сказала Сильви, – рифмуется со словом «идиотизм». Ты вернулась домой потому, что твой брак развалился.

Как говорила Сильви, муж Иззи, известный драматург, крутил в Голливуде шашни «направо, налево и по центру». При слове «шашни» Тедди бросил взгляд через видавший виды обеденный стол на Урсулу, но та уставилась в стоявшую перед ней тарелку с жертвенной птицей.

У Сильви теперь был целый выводок несушек; она развернула в деревне успешную бартерную торговлю яйцами. Куры, которые переставали нестись, заканчивали свои дни на обеденном столе Лисьей Поляны.

– Эн-эм-эс, – сказала Урсула и, заметив непонимающий взгляд Сильви, пояснила: – Недостаток моральных сил. Колебания. Когда даже у лучших военных начинают сдавать нервы. Таких называют «цыплятами» и «трусами».

– В окопах я видела много подобного, – отметила Иззи.

– Ты не была в окопах, – отрезала Сильви.

Ее (как и всех) раздражало, когда Иззи заговаривала о своем участии в минувшей войне. Только Хью на удивление снисходительно относился, по его собственному выражению, к «войне Иззи». Как-то раз он столкнулся с сестрой во время кровавой битвы на Сомме, в перевязочном пункте близ линии огня. При виде родной сестры он растерялся. Иззи куда уместнее смотрелась в Хэмпстеде, где, расфуфыренная, заигрывала с каким-нибудь безответным собеседником. Если Иззи, как думал Хью, и впрямь была по молодости лет «нескромной», вступила в скандальную связь с пожилым женатым мужчиной и родила внебрачного ребенка, то грязь окопов успела выбить эти подробности у него из головы. В конце-то концов, перед ним возникла совсем другая Иззи: грязный фартук поверх незнакомой формы, на щеке кровь, а в руке – эмалированное ведро с чем-то кошмарным. Завидев Хью, она ахнула:

«О, ты жив, как здорово! Целовать не буду, я вся в крови».

В ее глазах стояли слезы, и в этот момент Хью простил сестру за все ее грядущие, покуда не совершенные ошибки.

«Что ты здесь делаешь?» – спросил он ее с нежностью и тревогой.

«Да я тут в Корпусе медсестер, – небрежно сказала она. – Просто на подхвате, как бы так».

– В окопах были мужчины, – настаивала Сильви, – а не светские дамочки-волонтерши.

– Корпус медсестер скорой помощи – это не светские дамочки, – спокойно возразила Иззи. – Мы утопали в грязи. А обзывать мужчину трусом – это непростительно, – добавила она вполголоса.

– Что правда, то правда, – согласилась Урсула, – а вот цыпленочком – еще куда ни шло.

Тедди засмеялся, обрадовавшись шутке. Он боялся, что, взвешенный на весах войны, окажется очень легким.

– Ага, испугалась! Сама ты цыпленок! – сказал он, указывая на нетронутую тарелку Иззи, и они с сестрой согнулись пополам от смеха.

– Как дети! – сварливо пробормотала Сильви.

Ну-ну, подумал Тедди. Ведь это им двоим вскоре предстояло встать и уйти – защищать Сильви, ее цыплят, Лисью Поляну, последние остатки свободы.

Когда Тедди был в Канаде, сестра писала ему совсем короткие письма («Закон о государственной тайне и все такое»), но между строк Тедди прочитал, что Иззи приходится несладко. Он был еще необстрелянным, а сестра уже хлебнула лиха.

Война, без преувеличения, была кровавой. В уютной и теплой плюшевой безопасности канадских кинотеатров он хрустел попкорном и с ужасом смотрел сводки новостей о стремительном наступлении на Британию. И на Роттердам. И на Варшаву. Франция все-таки сдалась. Тедди так и представлял себе поля подсолнухов, вмятых в грязь тяжелыми танками. (Но нет, подсолнухи не вмяли, подсолнухи никуда не делись.)

– Да, ты много пропустил, – сказала Сильви так, будто он всего лишь опоздал в театр.

Теперь мать, конечно, была в полном курсе боевых действий и держалась на удивление воинственно, что, предположил Тедди, оказалось несложно в относительном спокойствии Лисьей Поляны.

– Ее испортила пропаганда, – сказала Урсула, словно Сильви рядом не было.

– А тебя – нет? – спросил Тедди.

– Я предпочитаю факты.

– Ты у нас прямо как Грэдграйнд.

– Это вряд ли.

– А что говорят факты? – вклинилась Иззи, и Урсула, чья подруга работала в министерстве ВВС, не стала говорить, что шансов на выживание в первом же боевом вылете у Тедди будет крайне мало, а на то, чтобы дослужить до конца свой первый срок, – и вовсе почти нисколько. Вместо этого она оптимистично сказала:

– Что это справедливая война.

– Тогда хорошо, – сказала Иззи, – а то в несправедливой воевать неохота. Ты будешь на стороне ангелов, дорогой.