Боги войны

А дело было вот как… Ещё весной царь Иоанн Васильевич принял решение отправить к ногайцам посольство с предложением мира. Вражда на Волге между русскими и ногаями затянулась и была не просто вредна государству Российскому, но и крайне опасна. Ливонская война вытягивала последние силы Руси. Запад, выдвинув нового вождя в лице Стефана Батория, с новой мощью ударил по русским границам. Королём Речи Посполитой уже был отвоёван Полоцк, а теперь окружён и взят в осаду Псков. С севера давили шведы: они уже заняли Нарву, Ям и Копорье. Крым собирал силы для нового набега. Сибирская Орда стала нападать из-за Урала. Волновались казанские татары, желая освободиться от Москвы. А тут ещё жестокие бунты степняков на Волге – восстание черемисов, которым не было числа! Крымцы и казанцы подбивали их к этому.

Нельзя было ссориться с волжскими ногаями – только дружить.

Но как тут дружить, когда не затихала кровавая вражда между Москвой и степной Средней Волгой? Лучшие времена наступили для Москвы, когда она, став царством, покорила Астрахань и Казань. Присмирели тогда ногайцы. Поклонились русичам и поклялись в мире и покорности. Но что стоит слово степняка? Да ничего – пустой звук! Изменись только ветер – подуй иначе – и вот уже союзник – твой лютый враг! В годы, когда Русь лихорадило от войны с половиной Восточной Европы, когда в самом её сердце закружил смерч опричнины и она, поделённая надвое, измотанная, ослабла, из Крыма стремительно двинулся хан Девлет-Гирей. Он пролетел через Дикое поле, всю Южную Русь, обошёл засады и хищным зверем набросился на Москву. Девлет-Гирей сжёг столицу с её жителями и, сам напугавшись пожара, ушел назад, уведя в полон более сотни тысяч русских людей. А кто помог ему в этом набеге? Волжские степняки! Ногайцы! Те, что ещё вчера клялись в дружбе. Простить такое было нельзя. И в 1579 году расплата настигла врагов. Казаки во главе с Иваном Кольцо и Богданом Барборшей, перебив ногайские посты, ворвались в Сарайчик и превратили его в кладбище. Урус, которого в Сарайчике в то время не было, чем и воспользовались волжские разбойники, обиженно писал Ивану Грозному: «Этим летом приходили государевы казаки воевать и сожгли Сарайчик. Да не то что людей живых секли, мёртвых из земли вынимали и гробы разоряли! И то стало нам за великую досаду!..» Да, так всё и было! Москва разрешила этот погром! Казаки разрушили даже надгробные памятники, зная, как чтят своих умерших ногайцы. Насолили! А русский царь ногайским послам хитро отвечал: «На Сарайчик мы не хаживали, то беглые казаки приходили. От нас бегая, они живут то на Тереке, то на море, то на Яике и на Волге, а то на Дону. То, видать, донские к вам приходили…» А ведь знал Урус, что лжёт ему царь! Это была игра: кто кого передурачит. Ваньку валяли оба правителя – и московский, и ногайский. А ещё казаки громили ногайцев на переправах. И ногайцы продолжали терзать русские окраины. Москва хоть и предупреждала казаков не вторгаться глубоко на территорию Орды, но на всё закрывала глаза. И радовалась победам вольных казацких ватаг!

Но так шло до поры до времени. Пока перемирие с Ногайской Ордой не стало жизненно необходимым русскому государству. И не просто перемирие – Иоанн Грозный хотел увлечь на свою сторону ногайского князя, вновь заручиться его поддержкой и пополнить ряды русской армии степняками. И вот к князю Урусу был послан Василий Пелепелицын – сын боярский, опытный дипломат и военный…

Он прибыл под Сарайчик во главе небольшого отряда. Горд был Василий Пелепелицын и тем, что он из родовитых русичей, и тем, что представлял самого русского царя. Именно поэтому, когда хан Урус во главе большой свиты выехал к нему, Пелепелицын остался в седле и гордо поглядел в глаза степняку.

– Желаю тебе здравствовать, князь Урус, – кивнул он. – Меня зовут Василий Пелепелицын, сын боярский. От Посольского приказа я на твоей земле. Царь всея Руси Иоанн Васильевич, старший брат твой, шлёт тебе поклон. И богатые подарки шлёт тебе, дабы твоя душа возрадовалась. От его имени говорить с тобой буду.

А Урус так и сверлил его недобрым взглядом. Фыркали лошади, отмахиваясь мордами и гривами от назойливых мух.

– Сойди с коня, боярский сын, – вкрадчиво сказал один из людей ногайского князя, – и поклонись до земли.

Но Василий Пелепелицын только нахмурился. Давно прошли те времена, когда русские князья на коленях вползали в шатры к золотоордынским ханам, которых именовали своими царями, и не смели головы поднять, пока им на то не давали позволения. Ногайский князь был данником и вассалом Руси и первым должен был спешиться. Но не в том положении была нынче Русь, и князь Урус сам ждал, когда же посол спрыгнет с коня.

– Слышишь, боярский сын? – окликнул его всё тот же родовитый ногаец. – На его ты земле, сам же сказал, на земле князя Уруса… А может, ты только говорить и умеешь? – Но Пелепелицын не смел и не желал кланяться до земли! Он представлял царя в прикаспийских степях! Напряжение нарастало. – А слухом ты не обделён, боярский сын?