Боги войны в атаку не ходят

Вторым ребёнком появился долгожданный сын, и на выписку счастливый отец собрался, как по президентскому протоколу. Свою тёмно-жёлтую «шестёрку», «Жигули», что купил три года назад на барахолке, помыл, почистил где только подлезть возможно было, украсил сиденье голубой накидкой.

Выписная медсестра получила конфеты, шампанское, жена — поцелуи, цветы, снова безудержные поцелуи, нежный благодарный шёпот. Заглядывал Олег Михайлович в перевязанный голубой шёлковой лентой кулёк, с умилением и восторгом глядел на спящего младенчика — крохотного, розового, с волосатенькой головкой. Вот он, сын! Долгожданная мечта, потаённая надежда, свершившееся счастье! Полный и правильный комплект у него — сперва нянька, потом лялька! Кто теперь скажет, что Олег Михайлович того… с отцовским «прицелом» нелады имеет?!

Наследника обмывали, как профессиональные подпольщики. Громогласно сейчас объявить о застолье, даже если у тебя и тройня родилась, — Боже упаси! Партия для всех праздников прописала исключительно квас, ситро и перестроечные речи!

Фалолеев и ещё четверо надёжных сослуживцев собрались у Григорьева на кухне тихо, вроде как случайно. И там, спрятавшись от посторонних глаз, принялись ударными темпами опорожнять запасы «Столичной» (какое может быть ситро!). Фалолеев, что никак не мог высвободиться из-под морального гнёта своей позорной стрельбы, спьяну начал едва ли не в крик оправдываться:

— Ведь я в расчётах разбираюсь! Я из-за противогаза цифру спутал — в поправках! Единицу за семёрку принял — вот и молоко!

— Первый блин комом, не только на тебе проверено, — одобряюще похлопал его по плечу Григорьев. — Оно одно плохо, первым блином Бужелюк по морде может пятилетку тыкать.

— Вот именно! А я просто цифры спутал, очки запотели, ничего не видно!.. Единицу с семёркой!

— Успокойся, Гена! — вмешался капитан Семахин, командир соседней батареи, сибиряк-крепыш. — Первый раз есть первый раз. Будет ещё случай, проявишь себя молодцом!

Гости стали вспоминать, кто как сплоховал лейтенантом, и очень скоро разгалделись громче любой вороньей стаи. В кухне появилась жена Григорьева Надежда — светловолосая, будто русалка, с большими усталыми глазами.

— Надюша! Солнце! Вот такое тебе за сына спасибо! — широко разводя руками, кинулся Григорьев обнимать совсем не хрупкую супругу.

— Расшумелась, артиллерия, ну расшумелась! — будто не замечая радости мужа, беззлобно высказала та упрёк: — Новорожденного мне поднимете!

— Не будем! Не будем, Наденька! — сбивчиво, виноватым хором пропели офицеры, и Надюша, степенно окинув застолье невыспавшимися глазами, словно вытягивая из каждого подписку о тишине, удалилась. Всем ясно было, что спит себе спокойненько новорожденный Димушка, и никакая гулянка не мешает молодому богатырю сопеть в две ноздри, а мамка зашла для порядка — мужчин приструнить да себя в полном счастье показать.

Водка после замечания всё так же лилась без остановки, только хозяин, болтающийся между седьмым небом и потёртой табуреткой, теперь каждые пять минут подскакивал на ноги и тревожно шикал: «Тихо!» Все замирали, прислушивались — нет ли из детской шороха? В полной тишине Григорьев давал «отбой», а через минуту первым не мог удержать в голосе умеренности.

После осушенных компанией двух литров новоявленный отец было сунулся в подъезд пройтись по знакомым квартирам и как следует раздвинуть границы торжества, но Семахин плотно ухватил его за плечи.

— Михалыч, без гудежа! Сын есть сын, а политическая обстановка…

— Что обстановка? — не сильно упорствуя, Григорьев вернулся на кухню. Однако радость в его глазах сменилась обидой.

— Партия с алкоголиками борется. А у меня сын родился! Димушка! И я не пьянь подзаборная, а советский капитан, артиллерист!.. Я тебе прямой наводкой сосну за километр перешибу!

* * *

Фалолеев очень быстро постиг натуру Григорьева и в оценке родного командира даже позволил себе некоторую снисходительность. Лейтенант верно угадал: больше всего на свете Олег Михайлович желал не громкой славы или выдающейся карьеры, а интересного для души дела вкупе с домашним умиротворением и спокойствием.

Что за причина в этом действительном факте крылась, и сам Григорьев не знал: то ли врождённая потребность натуры, то ли давнее, въевшееся ещё в ребячьем возрасте желание, потому как вырос в детском доме, без отца-матери. И потрёпанная книжка Катаева «Сын полка» случилась для него первым откровением из другой, неизведанной жизни, а сирота военных лет пастушок Ваня Солнцев стал как бы братом. Маленький Олежек мечтал о родителях, о семейном тепле, защите и любви сильного, удивительного человека, такого, как капитан Енакиев, и после книги запечатлелось в детском сознании, что артиллеристы народ самый заботливый, дружный, надёжный, одним словом, проверенный.

Подался юноша Григорьев в военное артиллерийское училище, к проверенному народу, к славным наследникам традиций капитана Енакиева. Поступил, окончил и, как полная перекатная голь, без капли сожаления поехал служить в Забайкалье. Чего бездомному горевать: СССР большой, и везде — родина.