Боги войны в атаку не ходят

«Ну, нет! — решил Симкин, — надо к дежурному по станции. В такую развалюху грузиться нельзя. И замёрзнем, и снегом вещи забьёт».

Дежурный по станции не дал переселенцу всё высказать, а сразу яростно затряс головой, давая понять, что он ничего менять не будет.

— Да ты пойми! Ведь мы там сами поедем, люди всё-таки! — взмолился Симкин.

Когда-то, в бытность инженером крупнейшего комбината, его слово имело власть, его здесь слушали, помогали. Сейчас железнодорожник молчал, не желая ничего объяснять. Но Симкин понял всё. Вагон уходил в Россию, и никто туда хорошую теплушку не даст.

«Ладно, мало вам осталось пить нашу кровь! — утешился он. — Придумаю что-нибудь. Дырки досками закрою, а кирпичом вдоль стен кладку выложу, будет навроде комнаты, и ветра меньше и холода. Одно страшно, если дёрнут состав хорошенько, засыпать нас может этим кирпичом. Ну да не буду слишком высоко поднимать».

Грузились долго. Правую сторону вагона обустроили под жильё, левую под вещи. Козам отгородили загончик напротив входа. Аккуратно сложили вдоль стен кирпич. Он был не абы какой, а облицовочный. Доставал Симкин в пору начальственной должности. Думал дочерям дом на две семьи построить. Уж и представлял его — красивый, двухэтажный, из красного глянцевого кирпича. Много чего успел на дом запасти. Балки металлические тут, доски. Теперь всё, что можно, увозить надо. На новом месте ох как пригодится. Приживаться с нуля придётся.

После укладки кирпича он отгородил досками две комнатки. Дальнюю, глухую, с одним входом — под спальню, и её тотчас дочери утеплили коврами и пуховыми одеялами.

Узбек-сцепщик нагло пялился на всё, что грузили. По его сморщенному лбу было видно, что он напряжённо выискивает, к чему бы придраться. Когда подошла вторая машина со стройматериалами, сцепщик не выдержал.

— Кирпич, однако, не домашние вещи, — как можно строже заявил он Симкину, — нагрузка на вагон большая будет. Больше нормы.

— Какая тут нагрузка? — зло спросил Симкин. Уж кто-кто, а он в нагрузке понимал лучше, чем сто таких сцепщиков, — в вагон шестьдесят тонн грузят, а здесь всего полторы машины кирпича.

— Кирпич весь вагон попортит, — упрямо твердил узбек, уставив па Симкина узкие, безжалостные глаза.

— Вагон уже невозможно попортить, рухлядь на колесах!.. — Симкин огрызнулся, присовокупил матерное словечко. — Да и он вообще без возврата уходит. В России останется. Понял? Вам уже без разницы, попорченный он или нет!

— Узнать надо про кирпич, — никак не желая отлипать без «навара», сцепщик придумал новый предлог, — может, ты его украл. Отсюда все вещи везут, а не кирпичи. Вот вещи и грузи.

Симкин понял, что тот не успокоится, пока не получит деньги.

— Ну, хватит тебе пятьсот сумов? — спросил он, запуская руку в нагрудный карман.

— Ещё машинисту надо, — не растерялся сцепщик, — столько же.

«Никуда не отъехали, а уже деньги тянут», — огорчился Симкин, скрытно отсчитывая в кармане две бумажки.

Узбек, получив ни за что ни про что тысячу сумов, довольный, заскочил в тепловоз. У Симкина отлегло на сердце — хоть не будет стоять над душой, так пялится, будто его вещи увозят. Быстрее бы вас не видеть. А тут ещё морозы, как на грех, влупили небывалые — первый раз такие за всю их здешнюю жизнь. Ночью двадцать точно будет. Как всё не вовремя!

— Антонина, водку далеко не прячь! — крикнул он жене, заметив, что та понесла в вагон две большие сумки с провизией.

— Без неё околеем.

Оставлять Симкин ничего не хотел: ни из скарба, ни из скотины. Смутное время на дворе, что здесь, что в России, потому всё сгодится. И сено в тюках закатили, им обложили стены прихожки. Лишнее тепло не помешает, и для коз корм. Зиму-то жить на новом месте.

Наконец, к позднему вечеру всё было погружено. Антонина с дочками оглядели заплаканными глазами последний раз станцию, так и не понимая — то ли радоваться, то ли печалиться. Они долго желали перемен, но теперь, когда те неотвратимо надвинулись, стало страшно. Страшно оставлять обжитую землю, страшно отправляться в неизвестность…

Антонина встала на мостик, ведущий с платформы в теплушку, размашисто перекрестилась и низко, в пояс поклонилась.

— Прощай, землица родная! Не по своей воле бежим!

Симкин, одетый в серую фуфайку, обутый в новые валенки, забросил в теплушку четыре доски, служившие помостом и строго наказал:

— Закрывайтесь от беды подальше и сидите тихо!

Захлопнув тяжелую, разбитую дверь, он пошёл искать маневровый тепловоз.

— Всё, погрузились. Можно в состав цеплять, — сказал Симкин, поднявшись в кабину по железным ступенькам. Но машинист сделал вид, будто не слышит его.

— Подцеплять можно! — повторился Симкин.

— У нас и без тебя работы много, — не оборачиваясь к вошедшему, грубо отрезал машинист, — если хочешь быстро, давай тысячу, а то только через день подцепим.