— Надеюсь, мы вынудим Помпея приступить к действиям. В таком случае нужно переместить все легионы к югу, туда, где лучше условия для обороны.
— А если он не двинется? — спросил Цирон.
— Значит, он совсем утратил мужество. Думаю, сенаторы попытаются найти ему замену среди греческих офицеров. Я снова начну переговоры. Любые действия, которые противник предпримет без Помпея, можно объявить незаконными. И тогда к нам захочет перейти гораздо больше народу.
Юлий поднял чашу с вином, приветствуя соратников.
— Ночь сегодня безлунная. Раз они не хотят идти, мы сами пойдем и сразимся с ними.
Строительству стены не было конца. Работы не прекращались даже темной зимней ночью: люди трудились посменно при дрожащем свете факелов. Лабиен слушал с вершины холма, как командиры отдают распоряжения, как перекликаются строители. Его легионеры пристраивали укрепления к стене вокруг Диррахия.
— Это безумие, — пробормотал он сквозь зубы.
И хотя Лабиен стоял на холме совершенно один, он оглянулся — не слыхал ли кто. Когда Помпей получил Диррахий обратно, Лабиен обнаружил, что тот почти утратил боевой дух. День за днем ему приходится наблюдать, как Помпей упускает возможность закончить войну. Столько сил тратится на строительство укреплений вокруг города, который уже не имеет никакого стратегического значения! В порт, правда, доставили кое-какие припасы, однако терять время на защиту небольшого клочка земли, пока Юлий бороздит Грецию вдоль и поперек, — все в Лабиене восставало против подобного безобразия. Даже себе он признавался с трудом, что Помпей боится. Болезнь ли тому причиной, столь тщательно, но тщетно скрываемая Помпеем, или просто ему изменило мужество? Лабиен не знал и не хотел знать. Так или иначе, величайшая армия, какую видела Греция за последние годы, развращалась от безделья или строила ненужные укрепления.
Преданные раньше сенату легионеры становились угрюмыми и настороженными. Лабиен приходил в ярость. Сегодня утром по приказу Помпея казнили четверых солдат. В официальных записях значится, что солдаты наказаны за дерзость, хотя дерзить они начали после того, как их осудил Помпей. Началось с другого — легионеров высекли за игру в кости во время дежурства. У троих хватило глупости выказать недовольство.
Лабиен судорожно сжал кулак. Полководец хорошо знал одного из солдат, но не успел за него заступиться и теперь переживал. Он хотел просить Помпея о помиловании, а тот отказался принять заместителя, пока не свершится казнь.
Наверное, думал Лабиен, страх заставляет видеть врагов даже в собственном окружении. Помпей вымещает свой проигрыш на легионерах, и хуже всего то, что они отлично всё понимают и презирают командующего. Лабиен чувствовал их беспокойство и растущую злобу. Рано или поздно при таком обращении взбунтуются самые преданные солдаты.
В атмосфере недоверия Лабиену постоянно приходилось рисковать, и его это бесило. Когда заместитель командующего пытался посовещаться с Помпеем, его попросту выставляли. Тем не менее приказы продолжали спускаться по инстанциям. Лабиен не мог допустить, чтобы подчиненные видели слабость командующего. Каждое утро полководец отдавал строгие приказы и распоряжения, как если бы они шли от Помпея. Лабиен надеялся, что диктатор придет в себя. Заместитель смертельно рисковал, а Помпея по-прежнему интересовало только строительство стен, торчащих на равнине, точно какие-то уродливые наросты. Командующий подгонял и подгонял, и люди буквально гибли на строительстве, а дух легионеров падал с каждым днем. Солдаты, в отличие от Помпея, понимали, что их силы расходуются понапрасну.
Сегодня утром Лабиену пришлось — вот до чего дошло! — отослать прочь трибунов, которые явились к нему, желая обсудить вопрос о снятии Помпея с должности командующего. Офицеры словно не соображали, что Лабиен не может допустить никаких колебаний. Он должен демонстрировать безоговорочную верность Помпею, иначе развалится вся цепь инстанций. Лабиена поразила глупость трибунов — разве можно даже предлагать такое?! Кроме того, если старшие командиры осмелились высказать подобную мысль, значит, разложение наверняка проникло и в самые низшие слои армии — совсем скверно.
Лабиена, видимо, не услали подальше от города просто по случайности. Помпей, похоже, сомневается в нем. Он вообще стал слишком подозрителен. В последний раз командующий соизволил принять Лабиена, когда в лагере обнаружили одно из посланий Цезаря. Помпей в бешенстве кричал, что окружен предателями, и грозил всем страшной карой. За распространение писем грозила смертная казнь, однако они продолжали появляться. Помпей прочитал письмо вслух; при этом в уголках его рта скапливалась белая от мела слюна. На следующий день он нагрянул с проверкой в легионы, стоящие вокруг города, и безжалостно наказывал за любую ничтожную провинность.