Боги выбирают сильных

Это свидетельствовало не только о везении, но и о наличии настоящих талантов. Сблизившись с провинциалкой, София нашла в ней, что хотела; так у Медеи появилась влиятельная покровительница. Понимая, какое значение может иметь для карьеры дружба с наследницей династии Юстинов, Медея всеми силами старалась заслужить доверие Софии.

Эта задача была трудной сама по себе, так как дочь Тита Юстина отличалась коварством, подозрительностью и склонностью к изощренной интриге. Многие ровесники Софии, возомнившие себя ее друзьями и пытавшиеся использовать знакомство с нею для устройства собственной карьеры, в какой-то момент оказывались замешанными в неприглядных историях и сходили со сцены. Софии нравилось подставлять других и наблюдать со стороны, получится ли у них выбраться из неприятностей, а если получится, то как. Медее требовалось не только миновать положенные испытания на выживаемость, но и убедить Софию в своей полезности и преданности.

Субъективно задача усложнялась тем, что Медея Тамина обладала яркой, впечатляющей внешностью, такой, какая обычно вызывает желание мужчин и зависть других женщин; сверх того, само прославленное древними мифами имя «Медея» подрывало доверие к его обладательнице. Поэтому она старалась вести себя подчеркнуто скромно, одевалась в закрытые платья, а еще чаще — в строгие калазирисы, носила очки, почти не пользовалась косметикой, не водила знакомств с людьми, которые даже теоретически могли вызвать неприятие Софии. Что же до имени своего, то Медея предпочитала упоминать его как можно реже и предпочитала, чтобы ее называли по фамилии.

Разумеется, проницательная София видела и понимала все ухищрения Медеи, а понимая, воспринимала их как должное и не осуждала. Провинциалка действительно нравилась ей — и тем, что знала свое место, и наличием сильного аналитического ума, и несомненными способностями к притворству, без которого невозможно выжить и достичь желаемого, и, самое главное, своими дарованиями, среди которых наиболее впечатляющим была феноменальная память; еще в университете Медею нарекли «Мнемосиной». Так, Медея слово в слово помнила весь многотомный свод аморийского государственного права, начиная с Завещания Фортуната и заканчивая вердиктами Святой Курии по вопросам искоренения ереси. Когда у Медеи и Софии появились общие дела, София стала поверять их памяти подруги, зная, что та сохранит их не хуже, чем самый надежный тайник.

Подобных Медее подруг у Софии было немного, и Медея была среди них лучшей, самой близкой. Предательства София не ждала — не только и не столько она полагалась на верность Медеи, сколько на ее здравый смысл: общие дела, интересы, тайны столь крепко повязали подруг, что серьезное поражение Софии почти наверняка означало бы для Медеи конец ее блистательной карьеры. Еще Медея знала, что у подруги имеется в надежном месте досье неблаговидных дел, и что София, если захочет, всегда найдет людей, готовых им воспользоваться. Досье было солидным, а грехи тянули на приличный срок, даже при самом благоприятственном отношении присяжных асессоров; как доктор юриспруденции и бывший прокурор Медея Тамина прекрасно понимала это. Так что служила она своей верной подруге и за страх, и за совесть. Вот почему София поручала Медее самые сложные дела, где требовались ум и ловкость, а порядочность стояла на последнем месте в ряду расчетных факторов успеха… — …Конечно, я подозревала, что дядя много хуже, чем я думаю о нем, но кто же знал, что он настолько мерзок?! — говорила София. — Ты понимаешь, что он сотворил? Он пренебрег единственной дочерью, он предпочел пожертвовать невинной Дорой, он обвинил правительство, то есть меня, что мы похитили ее, а может, и убили!

— Я читала его речь, — сказала Медея. — Искусная смесь избранной правды и откровенной лжи. Сенаторам непросто будет выделить первое из второго!

— О чем ты говоришь, подруга?! Кто станет этим заниматься? Дядя представил дело так, что мы — жестокие и вероломные интриганы, посягнувшие на самое святое, что есть у членов Высокородного Сената, — на их честь. А он, Энносигей, — единственный защитник справедливости, закона и этой поруганной «бесстыдным правительством» чести! Понятно, такое объяснение устроило сенаторов. Измены дщери Фортунатов не оказалось — имели место похищение, убийство и провокация врагов; такое еще можно пережить. И благородное собрание дружно выразило сочувствие коллеге Марцеллину в связи с утратой любимой дочери… Вот так, подруга: я просчиталась! Я думала, что Доротея любит Варга и выберет его, а не отца. Я и теперь так думаю. Но я надеялась, что дядя прибежит ко мне, моля как-то уладить это дело… Он поступил циничнее и проще: между дочерью и властью он выбрал власть! О, Медея! Как я могла такое проглядеть?! Я, та, которая, подобно Корнелию, пренебрегла родными и выбрала мирскую власть! Мне это непростительно, подруга…

— Нужно отыскать Доротею. Когда ее увидят в добром здравии, всем станет ясно, что обвинения Марцеллина беспочвенны, что это просто клевета.

София всплеснула руками и воскликнула: