Сенатор Криспина: Согласна с вами, коллега. Не понимаю, почему, но ваш сын, мне кажется, сам наговаривает на себя.
Сенатор Альмин: Скажите прямо: он нам лжет, он лжет Высокородному Сенату! Где это видано, чтобы простой служака решал важнейший политический вопрос?! Кого вы выгораживаете, генерал?
Сенатор Марцеллин: А не догадываетесь, коллега?
Сенатор Альмин: Давно догадался, только хочу услышать от него, чтобы приобщить к протоколу!
Генерал Милиссин: Не дождетесь — вы, старый и лукавый интриган!
Сенатор Милиссина: Сынок, я прошу тебя… Дело очень серьезно! Ты хотя бы понимаешь, что ты тут нам наговорил? Ты de facto признал свою вину по всем пунктам обвинения, да к тому же дал основания обвинять тебя в преступном превышении полномочий и служебной халатности! И это при том, что мы еще не начали обсуждать обстоятельства в высшей степени таинственного исчезновения Варга после его бегства с корабля, равно как и причины, почему ты до сих пор не сумел его изловить!.. А все ради чего? Ради кого? Ради нее?..
Генерал Милиссин: Мама, замолчи!!!
Сенатор Марцеллин: Мне искренне жаль вас, молодой человек. Вы подавали великие надежды!..
Глава двадцать седьмая,
или один вечер и одна ночь из жизни Психеи, Минервы и Дискордии
Княгиня София Юстина стояла у окна и смотрела, как тяжелые капли дождя ложатся на мутное зеркало Квиринальского озера. Она думала о том, что весь декабрь уродился хмурым, слякотным, промозглым — под стать новациям, которые пришли в ее жизнь вместе с этим декабрем: всякий новый день этого месяца оказывался для нее хуже предыдущего и радовал ее врагов.
Это было падение. Странная катастрофа аэросферы у берега Нарбоннской Галлии и связанный с нею дерзкий побег Варга стали последней каплей. Недовольство правительством зрело давно и имело больше внутренние, чем внешние, корни. Главной причиной этого недовольства было нежелание — или неумение? — Тита Юстина лавировать между известными центрами аморийской власти.
Первым центром власти, разумеется, являлась столичная верхушка, а вернее, всемогущее столичное чиновничество. На высоких должностях десятилетиями сидели одни и те же люди; иногда этих людей заменяли их родственники или выдвиженцы. Первые попытки Софии чуть разбавить эту «старую гвардию» новыми людьми были встречены с ропотом и предубеждением; старая чиновная гвардия заняла глухую оборону, и Софии пришлось отступить; она довольствовалась уже тем, что столичное чиновничество выдерживало лояльность лично ей как наследнице великой династии Юстинов.
Втором бесспорным центром власти был таинственный Мемнон. Таинственным он оставался, скорее, не для Софии, которой посчастливилось некоторое время учиться в Священном Городе, а для подавляющей массы темисиан и, в том числе, темисианского чиновничества. Про обитателей Мемнона рассказывали удивительные истории; внимая им, кое-кто и вправду верил, что судьбы Ойкумены решают не величавые государственные мужи в блистательной Темисии, а сморщенные старцы-отшельники в мрачных чертогах Хрустальной Горы. Темисианское чиновничество втайне побаивалось неосязаемой власти мемнонских старцев, а правительство Тита Юстина шло у него на поводу и тем давало повод обвинять себя в недостаточном благочестии.
Третьим центром власти стал Гелиополь. Этот «Город Солнца» часто именовали «западной столицей» — ибо он был ненамного меньше и беднее Темисии, а также потому, что океанский порт Гелиополя был самым крупным портом всего Обитаемого Мира. Обиженные центральной властью нобили облюбовали Гелиополь и в целом благодатное побережье Илифии. С каждым годом обиженных становилось все больше и больше;
Гелиополь превращался в центр провинциальной аристократической оппозиции правительству столичных аристократов.
Однако главная опасность для правительства Юстинов исходила не из Мемнона и не из Гелиополя, а из Киферополя. «Высокогорная столица» была самым молодым из важных городов Аморийской империи — Киферополь построили всего три столетия тому назад. Это был «город магнатов», признанный центр крупных торговцев, финансистов, промышленников.