Боги ждут жертв

Хранитель сокровищ принес наконец главные символы власти. Но прежде чем облачиться в них, правитель сам воздал им почести – магическая сила, заключенная в этих предметах, вызывала почтение и суеверный страх даже в его душе.

Первым был небольшой овальной формы диск, на лицевой стороне которого была выгравирована плетенка – символ циновки[28]. Диск этот, укрепленный на длинной ленте, был надет так, что находился на левом боку правителя. Поверх нагрудника одели ожерелье из нефритовых бусин, на груди оно оканчивалось длинной нефритовой же трубкой.

Затем хранитель подал корону – сложное сооружение из деревянной маски божества, нефритовых вставок и пышного пучка драгоценных перьев кецаля. Привычным жестом правитель Тикаля возложил ее на голову, а начальник дневной стражи поспешно завязал под подбородком ленты, придерживавшие корону, чтобы она не накренилась или не соскользнула со священной главы, что считалось плохим предзнаменованием. Ах-Печ, не отрываясь, смотрел на поднесенную корону; вид ее, как всегда, зачаровывал честолюбца.

В специальных петлях пояса на спине правителя были закреплены бамбуковые рамки, унизанные перьями кецаля. Казалось, что он раскрыл большие изумрудные крылья. Сквознячок, проходивший по комнате, играл ими и султаном короны.

Наконец верховный жрец торжественно возложил на руки повелителя главный символ его власти – «великого змея» – деревянную резную доску, оканчивающуюся головами двух божеств. Она обозначала власть над всеми силами неба и земли.

В единодушном славословии придворные и сановники склонились перед повелителем Тикаля. Одевание было окончено.

Хун-Ахау не принимал никакого участия в праздничной суете, потому что по распоряжению Эк-Лоль был освобожден от своих обычных утренних обязанностей. Он не спеша вымылся, с аппетитом поел и уже собирался надеть праздничную одежду, когда появился Цуль.

– Подожди, подожди, – торопливо сказал он, – я прежде тебя раскрашу!

Из небольшой тыквенной чаши старик достал щепотку оранжевой краски, смешанной с кабаньим жиром, и быстро и ловко разрисовал грудь и руки юноши сложным красивым узором. Окончив, он отступил шага на два назад, полюбовался результатами своей работы и удовлетворенно причмокнул губами. После этого Хун-Ахау надел праздничную одежду, что не заняло много времени, так как она состояла лишь из богато расшитой набедренной повязки. Цуль привел в порядок его волосы и укрепил в них пучок ярких перьев – подарок юной владычицы своему новому опахалоносцу, пояснил он, надувшись от важности сообщаемого известия.

Взяв опахало, Хун-Ахау поспешил с Цулем во двор, где уже начали собираться сопровождающие первых лиц Тикаля. Особняком стоял большой оркестр – музыкантов в нем было не меньше сотни. Управляющий царевны поставил юношу позади носилок, которые держали двое крепких рабов. Цуль в сегодняшней процессии, к его большому огорчению, не участвовал. Он отошел в сторону и оттуда время от времени ободряюще кивал головой Хун-Ахау; все, мол, будет хорошо. Появился небольшой отряд воинов; юноша с завистью посмотрел на их копья, мечи и палицы. С каким бы удовольствием он обменял свое дурацкое опахало на копье!

По рядам собравшихся прошел шепот, взгляды всех поднялись вверх. Хун-Ахау оторвался от созерцания оружия, не дававшего ему покоя, и увидел появившуюся на террасе второго этажа свою повелительницу.

На царевне было надето длинное платье из тяжелой, почти не гнувшейся материи, расшитое эмблемами ее рода и унизанное бляшками из нефрита и перламутровыми дисками, сверкавшими на утреннем солнце. Шея и грудь были закрыты драгоценными ожерельями; в мочках ушей были закреплены длинные, почти до плеч, серьги. В пышных волосах не было ни одного украшения, кроме двух белых цветков каринимака[29], приколотых у висков. Сильно нарумяненные щеки казались двумя кровавыми пятнами на бледном неподвижном лице, и только блестящие глаза, устремленные на стоящую внизу толпу, жили своей, особой жизнью.

Несколько минут Эк-Лоль стояла неподвижно, как бы давая возможность собравшимся полюбоваться на нее. Затем медленными шагами, под разноголосый шум приветствий, она стала осторожно спускаться по лестнице; за ней в строгом порядке двинулись знатные дамы, сопровождавшие дочь правителя. Царевна вышла во двор, стала около своих носилок, но не села в них, а обратилась лицом к дворцу, чего-то выжидая. Хун-Ахау почувствовал резкий запах благовоний; Эк-Лоль стояла прямо перед ним. Неожиданно он поймал взгляд выкатившихся от ужаса глаз Цуля и вспомнил свои обязанности: опахало в его руках мерно заколыхалось. Снова посмотрев краем глаза на Цуля, он понял, что старик был испуган его промедлением; теперь его лицо снова стало спокойным.