– Видал! Слава Богу, с вами все в порядке! Мы здесь с ума сходим от тревоги! Газеты кричат…
– Где Валентина? – грубо перебил его Видал. Возникла короткая неловкая пауза.
– В Ойстер-Бей, – промямлил Стен. – Дентон посчитал, что там ей будет спокойнее.
– Не понимаю.
– В доме Дентона. У него там большой особняк.
Брови Видала мрачно сошлись, а от лица отхлынула кровь.
– Что, черт возьми, происходит, Стен?! Она не позвонила. Не телеграфировала.
– Наверное, не сумела дозвониться, – беспомощно бормотал Стен.
– Вряд ли телеграмма потерялась, к тому же я приказал, чтобы меня немедленно соединяли с каждым, кто позвонит из Нью-Йорка.
– Но я сам ничего не понимаю, Видал. Она ни с кем не разговаривает и…
– Дайте мне номер ее телефона в Ойстер-Бей, – выдавил из себя Видал.
Он даже не попрощался со Стеном и, продиктовав цифры секретарю, нетерпеливо ждал, пока та пыталась дозвониться. Его глаза потемнели от муки, которая была в стократ сильнее, нежели зверская боль в обожженных руках.
– Простите, мистер Ракоши, телефонистка говорит, что телефон отключен.
– Проклятый ублюдок! – взорвался Видал, резко спуская ноги с постели. – Да Брук Тейлор немедленно погибнет, если поблизости не окажется телефона, попросту задохнется! Если линию отключили, значит, сделали это намеренно! Найди мне брюки и рубашку, Тео, я немедленно вылетаю!
– Ни в коем случае, – вмешался вошедший доктор Дженсон.
Взгляд, которым наградил его Видал, мог бы испепелить на месте не столь мужественного человека.
– Я вылетаю в Нью-Йорк, – коротко бросил он. – Сегодня же.
Однако доктор Дженсон, стоя в изножье кровати, холодно взирал на пациента.
– Мистер Ракоши, вы никуда не полетите. Из ран на ваших руках по-прежнему сочится жидкость, так называемая плазма крови, и вам немедленно должны сделать очередное переливание плазмы, чтобы возместить потерю.
Он подошел к кровати и схватил Видала за плечи. Медсестра ловко воткнула иглу капельницы ему в вену. Видал начал сыпать ругательствами. Доктор Дженсон проигнорировал его.
– Немедленно выньте чертову иглу! Можете забавляться вашими переливаниями с утра до вечера, когда я вернусь. Мне нужно двадцать четыре часа! Всего двадцать четыре часа!
– Если вы сейчас покинете больницу, сухожилия рук потеряют эластичность, и вы по собственной глупости станете инвалидом.
– Ради Бога, послушайся его, Видал, – умоляюще охнул Теодор. – Пошли еще одну телеграмму. Я уверен, существует какое-то разумное объяснение странному молчанию Валентины. Подожди еще немного. Ты не можешь лететь на восток в таком виде.
Он жестом указал на трубку, отходящую от руки Видала. Бутылки с физиологическим раствором и венозной кровью. Обмотанные бинтами бессильные ладони.
Взгляды их встретились, и Видал беспомощно упал на подушки. Теодор прав. Он узник этой стерильно белой палаты. Ойстер-Бей далек от него, как луна. Секретарь испустила еле слышный вздох облегчения. Тео слегка расслабился, а доктор Дженсон с торжеством удалился.
Следующие несколько дней в Нью-Йорк летела телеграмма за телеграммой. Звонок следовал за звонком. Но Валентина не отвечала. Даже в театре к ней никого не пропускали. Это были самые долгие, самые одинокие дни в жизни Видала.
Наконец он не выдержал.
– Я лечу завтра, – объявил он, как только Теодор вошел в палату.
Тот тяжело опустился на стул.
– Прежде чем ты решишься на что-то еще, думаю, тебе не мешает прочитать вот это.
Он бросил на кровать номер «Лос-Анджелес тайме». Достаточно было взглянуть на лицо Теодора, чтобы по спине Видала прошел озноб. Он долго не решался притронуться к газете и наконец медленно, боязливо опустил глаза. Первую страницу украшал снимок Дентона Брук Тейлора. Он бережно держал под руку закутанную в меха Валентину, выходившую из стоявшего перед театром «роллс-ройса», «Сверху красовались крупные буквы заголовка:
«СВАДЬБА ГОДА! СЧАСТЛИВАЯ ПАРА!»
– Не верю, – выдохнул Видал с посеревшим лицом. – Тео, помоги позвонить.
На этот раз Гамбетта без разговоров выполнил просьбу. Видал продиктовал ему номер телефона Валентины. Тео набрал номер, и поднес трубку к его уху: забинтованные руки Видала бессильно лежали на белых простынях. Впервые за все это время на другом конце ответили. Видал затаил дыхание и с трудом выговорил:
– Валентину, пожалуйста. Это Видал Ракоши.
– Сожалею, мистер Ракоши, – сухо ответил равнодушный женский голос, – но мне приказано не принимать от вас звонков.
– Какого дьявола!
Глаза Видала сверкнули такой бешеной яростью, что даже Тео невольно съежился.
– Говорит Видал Ракоши! Я требую, чтобы меня немедленно соединили с Валентиной!
– Сожалею, мистер Ракоши, – повторил бесстрастный голос, – но я получила официальное распоряжение не соединять с вами.
– От кого? – прогремел Видал.
– От Валентины, – произнесла женщина и отключилась.
– Nem, – вскрикнул он, тяжело дыша. – Nem! Nem! Nem!!!