Богиня

– Тебе именно это нравится? – Его рука поползла по ее обнаженной ноге, задирая платье. – Любишь сопротивляться? Когда тебя берут силой?

Валентина вцепилась в прилизанные светлые волосы обеими руками и, не обращая внимания на вопль, резко дернула.

– Нет, – охнула она, оттолкнув наконец Рогана. – Мне это совсем не нравится! Я даже не понимаю, что ты хочешь этим сказать, потому что в жизни не была ни с одним мужчиной!

– Иисусе! – взвыл Роган, схватившись за голову. – Да ты едва меня не оскальпировала!

Валентина села и одернула юбку, прикрывая голые бедра.

– Ты это заслужил, – мрачно заметила она, спуская ноги с постели.

Роган с трудом поднял гудящую голову.

– Пытаешься уверить меня в том, что ты девственница? – недоверчиво хмыкнул он.

– Совершенно верно.

Гнев ее немного улегся. Недоумение Рогана было почти комическим.

– Но это Голливуд. Здесь просто не осталось девственниц!

– Значит, остались.

Роган, спотыкаясь и все еще держась за голову, побрел к ближайшей бутылке виски.

– Черт, – повторил он. – Я думал, единственные девственницы – те, кого Сесил де Милл приносит в жертву в своих занудных библейских картинах!

– Мне очень жаль.

Она подошла к роскошному бару в дальнем углу спальни.

– Не возражаешь, если я тоже что-нибудь выпью? Я не привыкла защищать свою добродетель.

Тенант залпом осушил стакан и налил себе еще.

– Ты не сердишься? – спросил он.

– Нет, – улыбнулась Валентина.

Немного помолчав, он, по-видимому, неожиданно для себя ошеломленно выпалил:

– Валентина, ты выйдешь за меня замуж?

Глава 11

Видал никак не мог сосредоточиться и прекрасно сознавал это. Сцена встречи Генриха и Уорвика не вытанцовывалась. Режиссер раздраженно запустил пальцы в шевелюру и направился к актерам.

– Генрих не должен выказывать ни грана высокомерия. Он знает, что Уорвик – его враг. Но Генрих – человек, который прощает врагов. Человек, совершенно оторванный от того времени, в котором родился, мягкий и кроткий. И воинственный, надменный Уорвик не находит в этих качествах ничего достойного восхищения, в отличие от нас. Давайте попробуем снова.

Он вернулся в кресло, с возрастающим отчаянием наблюдая, как Саттону снова не удается донести до зрителей смирение Генриха, присущую ему чистоту души, ставшую причиной его падения.

Видал неохотно объявил о конце съемок. И актеры, и съемочная бригада облегченно вздохнули и поспешно разбежались. Лишь Дон Саймоне задержался.

– Говорят, миссис Ракоши вернулась.

Видал почти неуловимо напрягся.

– Да, Дон. Вчера.

– Хорошо провела время?

Дон расспрашивал чисто по-дружески, без всякой задней мысли, и Ракоши ухитрился выдавить из себя улыбку.

– Да, спасибо, Дон.

Осветитель повернулся и оглядел опустевшую площадку.

– Завтра придется начать все сначала.

– Надеюсь, с большим успехом, – пробурчал Ракоши.

– Не всегда бывают чудеса, как сегодня утром, – улыбнулся Дон, но в глазах Видала по-прежнему светилась безысходная грусть.

– Ты прав, Дон. Доброй ночи.

Он кивнул и направился к ожидавшему «роллс-ройсу». Видал знал, что у Дона прелестная жизнерадостная жена и трое маленьких дочек, которые, конечно, встретят возвратившегося отца восторженными воплями.

Видал устало налил себе водки. Зависть – чувство неприятное, и он весьма редко ему поддавался.

Машина сделала первый поворот на крутой, спускавшейся вниз по каньону дороге, и Видал снова откинулся на спинку кожаного сиденья, невидящими глазами уставясь на поросшие кустами холмы. Его не будут радостно приветствовать детские голоса. Те чудесные, но мимолетные отношения, которыми наслаждались он и Кариана в первые месяцы после свадьбы, никогда больше не вернутся. Его любовь к ней превратилась в стремление защищать и опекать. И он не мог ее покинуть. Это значило бы уничтожить Кариану. Без его покровительства пресса вскоре обнаружит истинную причину ее столь редких появлений на людях. Словечко «странная» сменится более резким определением «неврастеничка», а потом и уродливым «сумасшедшая». Именно об этом начнут шептаться за ее спиной на приемах и ужинах. Мягкость и кротость Карианы не защитят ее от злобных нападок. Все забудут о застенчивой немногословной Кариане Ракоши и увидят лишь ту Кариану, какой она становится в периоды обострения.

Автомобиль на полной скорости еще раз повернул, и Видал крепко сжал губы. Дансарты не будут ждать, пока тайное станет явным. Они призовут Кариану в лоно семьи и без шума упекут ее в дорогое заведение для душевнобольных. Она умоляла Видала никогда ее не покидать, и, хорошо зная последствия своего ухода, он дал слово.

До сих пор клятва не тяготила Видала. Он исступленно отдавался работе. Он закрыл душу для людей и был уверен, что это навсегда. Но в один прекрасный день плохо одетая девчонка появилась на площадке, и с таким трудом возведенный барьер рухнул. Мучительное желание одолевало его, и в какой-то ошеломляюще ясный миг он понял, что больше ему не знать покоя.