Богиня маленьких побед

Этот придурок стал меня утомлять. Он выбивался из сил, чтобы вытянуть из меня слова? Ну что же, сейчас он у меня получит!

– У меня тоже слабое здоровье, черт бы вас всех побрал! Его гениальность, его карьера, его болезни, его тревоги! А для моих страхов места уже не остается!

Курт подпрыгнул на месте. Грубости он на дух не выносил. Мне от этого стало легче. Люди по-разному формулируют свои проблемы. Он никогда не мог меня понять. Я орала, сыпала оскорблениями. И была груба. К моему большому сожалению. Моя тоска, вероятно, по элегантности уступала его меланхолии, но это не мешало ей быть такой же глубокой. Его страдания не могли соперничать с моими, а депрессии, жертвой которых он то и дело становился, давали ему прекрасный предлог, чтобы не обращать внимания на других и не принимать никаких решений. Желая защитить себя, он придумал легенду в самых мрачных тонах, но эти оборонительные сооружения превратились в стены темницы.

– А почему вы называете мужа параноиком? Ведь это весьма определенный медицинский термин.

– Он считает, что за ним постоянно следят. По его словам, ФБР подслушивает все его разговоры. Идеальный предлог, чтобы замолчать и вообще ни о чем не говорить!

– Курт, каким образом вы пришли к подобному заключению?

– Обыкновенная дедукция. Эйнштейн и Оппенгеймер – мои близкие друзья. Оба подвергаются преследованиям со стороны комиссии Маккарти. К тому же многие письма, которые я получаю из Европы, подвергаются цензуре.

– В настоящее время вы работаете над важными темами, способными стать предметом повышенного внимания со стороны государства?

– Они пускают в ход все средства и не брезгуют ничем. Чтобы обвинить нас в симпатиях к России, им было достаточно выяснить, что мы один-единственный раз в жизни проехали по Транссибирской магистрали. В этой нелогичности все представляется очень даже логичным.

– Курт, а кого вы имеете в виду, когда говорите «они»?

Курт неподвижно уставился на доктора – этот вопрос его не на шутку удивил.

– Как кого? Спецслужбы. Правительство. Принстон кишмя кишит шпионами всех рангов и мастей.

– Вас тревожат новости из охваченной войной Кореи?

– Скорее приносят разочарование. Я хотел жить в благоразумной стране, где можно в тиши и покое заниматься наукой. Но то и дело встречаю здесь людей, которые копают в саду убежища на случай ядерной войны или запасают впрок мешки сахара! Так что меня можно назвать очень даже здравомыслящим членом параноидальной нации.

Халбек занес руку над барабаном и на миг замер в задумчивости.

– Адель, вы упрекаете мужа, что он уделяет вам недостаточно внимания?

– Это не подразумевалось в сделке, которую мы заключили в самом начале. Меня тогда наняли медсестрой.

Курт воздел глаза к небу. Чарльз негромко ударил в свой барабан.

– Что вам известно о тревогах и страхах жены?

– Ему на них глубоко наплевать!

Новое громоподобное «бум!» тут же поставило меня на место. В конечном счете я забью ему этот проклятый инструмент в глотку, а потом и заставлю проглотить.

– Адель с утра до вечера жалуется на бедность. Ей постоянно не хватает денег. Как бы там ни было, я стараюсь. Только что мне предложили должность профессора, и я согласился, хотя это колоссальная нагрузка и огромная ответственность.

Я на своем диване кипела от возмущения. Какие-то лишние четыре тысячи долларов в год! Будет на что купаться в шампанском! Причем этой должностью Курт был обязан доброжелательности Оппенгеймера и безграничной поддержке дуэта Эйнштейн-Моргенстерн. Коллега мужа Карл Зигель до сих пор отказывался поддерживать его кандидатуру. И даже заявил, что «в Институте вполне достаточно и одного сумасшедшего!» Кто был второй, я так и не узнала. Не исключено, что он сам. Что же до его мнимой ответственности, то он своими нескончаемыми придирками отравлял всему Институту жизнь. Повестка дня ученых советов начиналась словами: «Кто из нас сегодня возьмет на себя Гёделя?»

– В последние годы я получил сразу несколько премий. Моя жена должна бы быть довольна, но вместо этого требует свою толику славы. Как на приеме по поводу вручения мне почетного диплома Гарварда. Лично я терпеть не могу светские рауты подобного рода. Но она во время церемонии потребовала, чтобы ее усадили рядом со мной. Это было очень неразумно. Она устроила организаторам весьма прискорбный инцидент.

Излияния Курта прервал новый удар в барабан.

– Вот врет! Он всю свою жизнь бегал за славой! Даже Альберт, и тот это знает! Знаешь, почему тебе решили вручить первую премию Эйнштейна[107]? Из жалости! Чтобы оплатить больничные счета! А как без этих денег нам было выкручиваться?

Трижды ударил барабан. Курт смертельно побледнел и ухватился за мех сиденья, будто намереваясь провалиться в утробу. «Вы в ней не нуждаетесь, друг мой», – прошептал тогда Альберт, протягивая ему премию. Все всё прекрасно понимали, и в первую очередь он сам.