Богиня маленьких побед

Охранник ИПИ знаком велел ей подойти. Он выглядел таким же старым, как само это здание. Забыв о привычной сдержанности, мужчина в униформе всем своим видом показывал, что рад вновь ее видеть. «За вас все очень беспокоились». Спрашивать, кто именно, у Энн не было времени: он поставил перед ней на стойку объемистую посылку. Она подышала на замерзшие пальцы, чтобы немного их отогреть, и распечатала прилагавшийся к пакету конверт. Почтовая открытка была написана детским почерком Элизабет Глинки. «По поручению Адель шлю вам подарок и письмо. Не грустите, она сама никогда не печалилась. Ей самой хотелось уйти». Энн, помимо своей воли, улыбнулась. Да, она печалилась, но теперь ей будет легче переносить печаль, которая относилась не столько к огорчениям или сожалениям, сколько к завершению. Что-то вроде грусти на следующий день после праздника. Энн взвесила пакет: шансов на то, что он содержал научный архив, не было никаких. Неважно, решение молодой женщины уехать из Принстона было окончательным. На этот раз ее длительное отсутствие было не бегством: она копила силы, завернувшись в красный шерстяной жилет. Ближе к обеду она отнесет в кабинет Келвину Адамсу заявление об увольнении.

Энн всегда лелеяла в душе надежду на справедливость. На порядок. И в какой-то момент поверила, что ее миссия на этой земле заключается в том, чтобы получить эти бумаги. Когда-то Адель смирилась с судьбой: Бог создал ее для того, чтобы гений раньше времени не покинул этот мир. Она стала плодородной почвой для сублимации – плотью, кровью, волосами и испражнениями, без которых дух существовать просто не может. Условием необходимым, но не достаточным. Она – добрая, дородная, малообразованная австриячка – согласилась на скромную роль маленького звена в большой цепи.

Сегодня Энн сказала бы ей, что это было ошибкой: в континууме заброшенных тел и забытых душ жизнь одного человека стоит не меньше, чем жизнь другого. Мы все звенья. И никаких миссий ни у кого из нас нет. Адель любила Курта, и ничего важнее этого быть не могло.

Наперекор ее опасениям, воздух в кабинете отнюдь не был затхлым. Неназванные доброжелатели его хорошо проветрили, украсили комнатным растением и сопроводили открыткой: «Желаю побыстрее вернуться в строй. Келвин Адамс». Подобная забота ее немало удивила – даже в самом лучшем случае она ожидала хорошего нагоняя. Энн вызывающе взглянула на стеллаж, перегруженный корреспонденцией. Начать решила с переданного Элизабет письма, приготовила чаю и, не торопясь, устроилась за столом. Затем вдохнула запах бумаги, и ей показалось, что та отдает знакомым ароматом лаванды. Поднявшийся к горлу ком был быстро подавлен – Адель бы ее слезы не понравились.

Моя дорогая Энн.

Научный архив Курта Гёделя будет передан библиотеке Принстона. Я с самого начала решила так поступить и поэтому поручила Элизабет ОТ ВАШЕГО ИМЕНИ доставить его директору ИПИ. Это не подарок, и я прошу вас никоим образом его таковым не воспринимать! Всему свое время, Энн: время прятаться в книгах и время жить.

Вы дали мне намного больше, чем могли когда-либо надеяться. Мои последние мысли будут не о моих собственных сожалениях, а о чудесах, которые вам еще предстоит пережить в жизни. Желаю, чтобы ваша жизнь была поистине волшебной.

Ваша Адель Туснельда Гёдель

Почерк был твердый и убористый, но после подписи следовал постскриптум, немного более раскованный, в котором Энн ощутила зримое присутствие пожилой дамы: «Vergessen Sie nicht zu lächeln, Mädel!»[150]

Энн развернула аккуратно упакованную в несколько слоев бумаги посылку – Элизабет была женщиной очень дотошной. В ней обнаружилось облупившееся гипсовое розовое фламинго. Девушка расхохоталась до слез. Затем поставила громоздкую птицу на стол, а рядом вывалила содержимое своей сумочки. Долго искать не пришлось: записка Лео служила закладкой для «Алефа», книги, неизменно сопровождавшей ее во время визитов в «Пайн Ран». Энн ее так и не дочитала.

Она развернула клочок бумаги; поверх нескольких строк кода Леонард, в виде императива, нацарапал несколько цифр, за которыми следовало «Настаиваю, пожалуйста», подчеркнутое тремя жирными чертами. Энн посмотрела в окно и увидела длинную, покрытую снегом лужайку – зеркальное отражение низкого, белого неба.

А потом набрала номер Лео: последовательность цифр, лишенную всякой логики, но зато идеально элегантную.