– Тебе видней, Олег. Я в ваших делах не очень разбираюсь. Я знаю, что они вместе работали. Долго работали. А моя аналитическая служба доложила, что ее как раз накануне по телевизору показали, в новостях, – Би-би-си. Она интервью у кого-то брала.
– Почему Би-би-си? – не понял Добрынин.
– Так ее оператор на Би-би-си работает, – удивился Баширов. – Вполне легально.
Генеральный директор усмехнулся. Этого он тоже не знал.
– Ее показали по Би-би-си, Столетов ее увидел и понял, что это его последний шанс избавиться от кассеты, но не упустить ее. Конечно, он мог выбросить ее в Сену, но ему очень хотелось денег, как я понимаю.
В Кабул улетал Буле, старый приятель. Столетов приготовил посылку и передал Ольге. Даже если бы она не догадалась, что это за кассета, все равно она не пропала бы. Кассеты – большая ценность. Особенно в Афганистане.
– Это точно.
– Она просто привезла бы кассету в Москву, так ни о чем и не догадавшись, а Столетов бы ее забрал. Не сразу. Потом. А Никитовичу он для подстраховки звонил. И зря, между прочим. Никитович перепугался до смерти. Он слабак.
Баширов допил виски и со стуком поставил стакан на стол. Посмотрел на него и зачем-то крутанул. Стакан завертелся по темной полировке, клубок солнца попался ему по дороге, стекло отразило его, и свет брызнул в глаза.
Добрынин зажмурился.
– Откуда люди Акбара узнали, что кассета вернулась в Афганистан?
Баширов пожал плечами – совершенно равнодушно.
– Скорее всего, он сам сказал. Вряд ли его просто так убили, Олег. Скорее всего, его пытали – сильно. Он и сказал. Когда отправил, куда и кому. А там уже стали искать. И нашли.
Они помолчали.
Ничего не слышно было в кабинете – ни голосов, ни шорохов, ни звуков. Как будто весь мир за его стенами притаился и подслушивает. По крайней мере, у Добрынина было именно такое ощущение.
– Говори, чем помочь, – раздробил тишину голос Баширова. – Я помогу.
– За ребят денег хотят, – быстро сказал Добрынин.
Нужно было сказать это именно быстро, потому что он очень боялся, что передумает и вообще ничего не скажет.
Поднимется, поблагодарит и выйдет.
– За Ольгу кассету хотели, и мы кассету нашли.
– Даже так?
– Так, Ахмет… – он даже губы сложил, чтобы добавить “Салманович”, и удержал себя в последнюю секунду. – Нашли. А денег мы не найдем. Если только вы не поможете.
– Велики ли деньги?
– Пять миллионов долларов.
Выраженная в словах, в тишине этого сказочного кабинета, сумма вдруг показалась не такой уж и огромной. Все-таки всего пять. Пять. Не пятьдесят. Не пятьсот.
Тут Олег Добрынин почувствовал себя Глафирой Фирсовной из Островского, для которой “что больше тыщи, все мильон!”.
Ему действительно было все равно – пять миллионов, пятьдесят или пятьсот.
Какая разница!
– Пять миллионов, – повторил Баширов и непонятно было, зачем он повторяет. Даст или не даст.
В “положительном” смысле повторяет или в “отрицательном”. – Мелкими и старыми, да, Олег?
Добрынин кивнул.
– Не так много, как неудобно, – себе под нос пробормотал Баширов и поднялся. Добрынин поднялся следом. – Я дам тебе денег, Олег. Скажи своему Бахрушину, пусть встречает. Прямо в Кабул привезут, чтобы здесь лишний раз не светиться. Сумма немаленькая, дело темное, а я честный налогоплательщик!
Тут он позволил себе сдержанно улыбнуться.
– А… условия? – спросил Добрынин, забыв, что должен благодарить.
– Что за условия?
– Как мы будем тебе их возвращать? Или ты временем телевизионным возьмешь? Или…
Баширов уже вернулся за свой стол, сел и теперь смотрел на Добрынина из гораздо более удобного и выгодного положения хозяина кабинета.
– Отдавать не нужно, – выговорил он медленно. – Временем я тоже не возьму. Одалживаться не хочу, Олег! Когда понадобится, я куплю лучше.
– А за пять миллионов не хочешь?!
– Нет. Не хочу. Тебе нужны деньги. Ты не в казино идешь, ты людей спасаешь. Я тебе даю деньги, потому что знаю, что ты людей спасаешь. И Храброву я очень уважаю.
Добрынин так ничего и не понимал.
– А взамен? Взамен что ты хочешь?
– Ничего.
– Как?!
– Ничего не хочу.
– Так не бывает.
– Ты мне объяснить хочешь, – спросил Баширов, – как бывает, а как не бывает?!
Оказалось, что пять миллионов долларов – это две спортивные сумки, килограммов семь денег, не меньше.
Пришел самолет, Бахрушин так толком и не понял, что это за самолет, откуда. Самолет был небольшой, “бизнес-класса”, как нынче говорят, и без всяких опознавательных знаков. Он приземлился на военном аэродроме Кабула, что само по себе было невозможно и странно – гражданские самолеты здесь никогда не садились, и журналистов всегда пускали только в строго отведенный “отстойник”.
Бахрушина провели на поле и бросили там, и он долго слонялся среди бочек, ящиков, каких-то деревянных складов, в реве и вое реактивных двигателей, совсем один, не зная, что ему делать дальше.
Потом сел этот самолетик. Бахрушин пошел к нему просто так, потому что все остальные взлетавшие и садившиеся рулили в отдалении и в отдалении же и замирали, а этот почти к решетке подкатил.