Ходили разговоры о том, что Мэрилин собирается играть в фильме «Фрейд», который задумал поставить режиссер Джон Хьюстон по киносценарию Жана-Поля Сартра. Сартр считал Мэрилин «одной из величайших актрис современности». Она должна была получить роль Сесили, одной из пациенток Фрейда. Но доктор Гринсон, ее калифорнийский психиатр, отсоветовал делать это. Одной из причин было то, что дочь Фрейда, с которой Гринсон был знаком, возражала против создания фильма. В тесном кругу он признавался, что эта роль могла бы нанести Мэрилин непоправимый ущерб.
В 1961 году Мэрилин совсем не работала. В течение лета она дважды оказывалась на больничной койке, но на этот раз из-за физических недомоганий. В мае в Лос-Анджелесе актрисе сделали еще одну гинекологическую операцию. Врачи обнаружили непроходимость фаллопиевых труб, которая возникла, по всей видимости, в из-за неумелых хирургических вмешательств после абортов.
А через месяц, уже в Нью-Йорке, Мэрилин, прижимавшую простыню к лицу, на носилках внесли в поликлиническую больницу. На сей раз у нее было острое воспаление желчного пузыря. Доктор Ричард Коттрел, которому пришлось заниматься пациенткой, ужаснулся, узнав, что такой обаятельной внешностью наделено создание, нашпигованное физическими недугами.
В заключительной сцене из «Неприкаянных», вселяющей в зрителей надежду, Гейбл и Мэрилин ночью едут на свет звезды, которая должна привести их домой. Теперь в больнице Мэрилин вместе с доктором Коттрелом вышла на балкон и посмотрела в небо. «Взгляните на звезды, — пробормотала она, — как ярко светят они там в вышине, но каждая из них, должно быть, очень одинока». Позже она мрачно скажет: «Это выдуманный мир, правда?»
Доктор Коттрел не совсем для себя уяснил, какой же была она, Мэрилин. Он обратил внимание на то, что актриса, вероятно вспомнив о своем происхождении, зарегистрировалась в больнице под именем Нормы Джин Бейкер1. К этому имени она не обращалась уже много лет.
В 1961 году ситуация у Мэрилин была ужасающей. Ее новая секретарша в Нью-Йорке Марджори Стенджел, работавшая ранее у Монтгомери Клифта и Фей Данауэй, вспоминает о тридцатипятилетней Мэрилин как о «самом пустом человеке из всех, с кем я встречалась». На вопрос своей парикмахерши, пытавшейся разузнать у нее о каких-нибудь подробностях из жизни самой известной в мире кинозвезды, она ответила: «Моя дорогая, двадцать четыре часа твоей жизни являются более интересными и занятыми, чем две недели Мэрилин Монро».
Появившись у Мэрилин, Стенджел отметила, что теперь ее квартира стала «мерзкой, грязной и унылой, с запятнанными собакой коврами». Она говорит: «На самом деле ее жизнь была пуста. Она не встречалась с друзьями, никуда не выходила, я даже не видела, чтобы она что-нибудь читала, за исключением только одного случая, когда она держала в руках книжку Гарольда Робинса. Она ничего не делала, были только телефонные звонки. Длинные тайные телефонные разговоры, которые она вела из другой комнаты, часто с ее психоаналитиком из Калифорнии. Это вызывало чувство гадливости».
У Мэрилин, по словам Стенджел, вошло в привычку сквернословие. Она все чаще и чаще в разговоре позволяла себе резкий тон, ничем не напоминавший едва слышный, всем известный детский голосок.
Несмотря на все усилия психиатров, актриса продолжала отравлять себя лекарствами. Стенджел говорит: «Квартира ее была завалена полупустыми пузырьками с пилюлями, выписанными на мое имя, ее имя, имена друзей. Некоторые доктора пойдут на это для вас, если вы богаты и известны».
Во время ее пребывания в Калифорнии прической Мэрилин занимался молодой парикмахер Джордж Мастерс. Он вспоминает, что вскоре после выхода актрисы из больницы увидел ее в каком-то «порванном махровом халате. Она сказала, что живет на икре, шампанском и сваренных вкрутую яйцах. Она могла позволить себе целых две недели выглядеть как старая карга. Иногда от нее пахло, волосы она не расчесывала неделями. Поэтому требовалось порой часов девять, чтобы привести ее в порядок и воссоздать образ прежней Мэрилин Монро».
Однажды Мэрилин вызвала Мастерса из Калифорнии в Нью-Йорк, чтобы тот сделал ей прическу. Встретив его у порога, она сказала, что, к сожалению, слишком устала, чтобы принять его. Возмещая парикмахеру затраты, она сунула ему чек на сумму в две тысячи долларов.
Мастерс также был свидетелем того, что Мэрилин злоупотребляла лекарствами. «Помнится, однажды, — рассказывает он, — она предложила мне таблетку нембутала. Предложила так, как люди угощают вином. Я подержал ее во рту, а потом выплюнул. Мне кажется, глотать таблетки она начинала спозаранку. Порой мне приходилось ждать ее по два часа: она была в ванной и якобы умывалась. Два часа! Согласитесь, это очень странно».
«Когда я начинал трудиться над ней, — говорит Мастерс, — она вдруг менялась — почти как хамелеон. Иным делался ее голос, другой манера поведения. У меня мурашки по спине бежали, когда она постепенно превращалась в Мэрилин Монро».