Богиня в бегах

По словам Глеба и по записи в паспорте, Полине тридцать пять лет. Родилась она в неполной семье и воспитывалась одной матерью. Об отце Глеб ничего не знал, но считал, что официально мужем ее матери он не был. Полинина мама, как он говорил, родила ребенка «для себя». С одной стороны, это был неблаговидный поступок: ребенок должен расти в полной семье, а с другой – любая нормальная женщина хочет детей, вот и Полинина мама захотела и родила, что оценивалось Глебом положительно: нельзя бабе быть пустоцветом. Пустоцвет – это нереализованная баба, наплевавшая на свое природное предназначение. Она пошла против природы, и потому – никто в этом мире, пустышка, неродиха.

Полина вспомнила унизительную сдачу анализов на антимюллеров гормон. Сам анализ ничего особенного из себя не представлял: обычный забор крови. Но унизительность его заключалась в том, что Полину Глеб проверял, как породистую корову на удой, проверял ее возможность стать матерью. Ожидая результата анализа, Полина мучительно придумывала фразы, которые скажет Глебу, если ее фертильность окажется спорной: «Любимый, мы же не из-за детей вместе?»; «Я думаю, можно попробовать какие-нибудь гормональные средства, правда?» и «Ты же не бросишь меня из-за этого?..»

Глеб мог ее и не бросить: все-таки он любил ее. Так говорила Марго, а со стороны виднее. Но как тяжело было бы ощущать себя пустышкой-неродихой!

К счастью, анализ показал, что Полина вполне готова стать матерью.

И тогда произошел следующий разговор, к которому Полина не готовилась вовсе. Она считала, что с детьми можно повременить – год, два, три… Пока не восстановится ее память и не появится снова то желание иметь детей, которым она бредила прежде, до потери памяти.

Главное – у нее есть возможность, и реализовать ее можно когда угодно.

Глеб же придерживался другой точки зрения:

– Почему – не сейчас? – спросил он.

– Я пока не готова, – честно призналась Полина. – Я не очень хочу…

Ее действительно не радовали те образы, которые мелькали в голове. Вот она огромная, как дом, в фиолетовых отметинах стрий, неопрятно жует все подряд: мясо с чесноком, йогурт с колбасой, яблоки с майонезом. Вот она с опухшей от молока грудью лежит в безразмерной ночнушке, а к ней присасывается маленькое существо с красным лицом.

Вот она качает коляску, сидя на крылечке. Вот моет это существо, вот запихивает пеленки в стиральную машину, вот снова кормит, качает, запихивает белье в стиральную машину… и так до бесконечности, день за днем, год-два-три. И самое страшное: вот она просыпается утром и не помнит, как зовут это существо и откуда оно взялось.

– Не хотеть детей для женщины – это ненормально, – припечатал Глеб.

– Я хочу, но не сейчас, – в отчаянии доказывала Полина, в ужасе от перспективы оказаться «ненормальной». – Пожалуйста, дай мне хотя бы год.

Глеб не ответил. Он явно был сильно раздражен, но Полина знала, что он не заставит ее беременеть и не откажется от контрацепции без ее ведома, поэтому считала разговор оконченным в ее пользу.

Несколько месяцев после все было тихо: изредка только Глеб вскользь шутил, что зря тратит на нее деньги, если толку чуть.

Но это были всего лишь шутки, и Полина смеялась, и удваивала усилия: дом сверкал чистотой, обеды перешли на ресторанный уровень.

Год прошел, и Глеб вернулся к разговору о детях. Тогда и всплыла история о Полининой маме.

– Даже престарелая тетка без мужика, и та одумалась и нашла, от кого залететь! – сказал Глеб. – Потому что нормальная женщина понимает, что ей надо рожать, иначе – зачем она небо коптила? Если каждая дуреха будет носом крутить «хочу-не хочу», – вымрем к черту все!

– Глеб, а когда мы поедем на мамину могилу? – робко спросила Полина, переждав бурю. – Я даже лица ее не помню… вдруг вспомню – по фотографии?

Глеб, уже успокоившийся, хоть и задумчивый, обнял ее и сказал:

– Девочка моя, ты еще очень слаба. Такие потрясения тебе не по плечу. Может случиться срыв…

Вот и вторая полочка: Карл Валерьянович Шелепа. Это был ее личный доктор, отличный психотерапевт и психиатр. Под его неусыпной заботой Полина возвращалась в мир после страшного забытья. Это был кругленький немолодой мужчина в безвкусно-ярком костюме, с почтенной зеркальной лысиной.

Он успокаивал Полину, когда она рвалась прочь из кажущегося ей чужим дома, от кажущегося ей чужим мужа, когда она рыдала, сходя с ума от того, что родилась уже взрослой – без детства, без воспоминаний о школе, о первой любви, о друзьях. Он приучал ее к Глебу, учил видеть в нем то, что она когда-то полюбила настолько сильно, что согласилась выйти замуж.

Он рассказывал ей о массе похожих случаев, закончившихся хорошо, о том, какая она стойкая, умная и сильная, он вселял в нее веру преодоления.

Он же как-то принес ей книжку о настоящей женственности и сказал:

– Вы не бойтесь, Полина Сергеевна, что сил на ребеночка не хватит. У женщин так устроен организм, что с беременностью случается полное обновление, перезапуск всех систем, если хотите. Вам бы ребеночек новый смысл придал, жизнь стала бы определеннее…