Богиня в бегах

«Жирами» на боках Марго никогда не страдала. Но ее огромное мощное тело так голо смотрелось в модном цвете нюд, что было как-то неловко.

– Впрочем, я привезла переодеться, – сказала Марго и снова сунулась в машину, а вылезла обратно уже с большим бумажным пакетом в руках. – У тебя же тут природа.

– Отлично, – с облегчением выдохнула Полина. – Переодевайся и приходи к беседке. Я там стол накрыла.

Вскоре они уже сидели за столиком, уютно укутав ноги большими клетчатыми пледами, которые Полина называла «уличными», и пили вино. Полина жмурилась от удовольствия, распознавая в богатом вкусе то нотку ванили, то дыни, то печеного яблока.

– Прекрасно же, – вздохнула Марго, пальцами отламывая кусочки от запеченной в слоеном тесте форели, которую Полина подала к вину. – Благодать.

– Главное, не напиваться, – сказала Полина, с сожалением отставляя бокал. – Глеб волнуется. Говорит, врач категорически против алкоголя.

Марго фыркнула.

– А какой врач тебе его порекомендует? Они всегда так говорят… Хотя! В Испании роженицам дают бокал вина. В процессе и после завершения. Считается – полезно! А раньше, в Средневековье, в Италии недоношенных и слабых новорожденных купали в горячем вине со специями. Слышишь, Полька! Глинтвейн с дитём!

– Марго, – поморщилась Полина, – сколько раз говорить: полька – это танец такой… ну не нравится мне это имя.

– Грустная ты, мать, – заметила Марго, отщипывая форель и оборачивая кусочек золотистым тестом. – Зря я про рожениц, да?

– Нет, – отмахнулась Полина и укуталась в плед.

Майское тепло обманчиво – под кронами вишен пляшет холодок.

– Роженицы и глинтвейн меня не расстраивают… Я по другому поводу…

– Ой, ну ты с Глебом поговори, – наклонилась Марго поближе и снова вытаращила глаза, красиво обведенные тоненькими стрелками, – он тебе любого врача найдет и на блюдечке предоставит. Нет такого диагноза – бесплодие, в наше-то время! Я знаю, ты всегда мечтала…

– Да погоди ты! – прервала ее Полина. – Нет у меня бесплодия! Пей вино и слушай, я тебя умоляю.

И она коротко рассказала подруге все, что происходило в последнее время: о ночных отлучках Глеба, о неожиданной командировке, о царапающем чувстве, которое поселилось в душе Полины и не отпускало ее: чувство гадливости, подозрения…

Марго слушала, иногда скептично и очень красиво выгибая бровь, а иногда шумно шепча: «Да ты чо-о-о?..»

– Я вот что хотела спросить, – начала Полина, нервно постукивая пальцами по столу. – Глеб… он вообще – женщинам может нравиться?

Несколько секунд Марго смотрела на Полину в недоумении, а потом запрокинула голову и громко захохотала, салютуя бокалом кому-то невидимому.

– Д-у-у-у-ура! – сквозь хохот ревела она. – Ну ты и д-у-у-у-ура, Полька!

Полине стало стыдно. А еще – шевельнулось в глубине души чувство, немного похожее на злость, но его она привычно задавила.

Марго, отсмеявшись, откинулась на спинку плетеного кресла, извлекла из кармана короткой курточки портсигар и, изящно щелкнув, открыла.

Пока она позировала с зажигалкой и сигаретой, нагнетая обстановку, Полина терпеливо ждала. Она знала подругу и ее любовь к театральным паузам.

– Полька, ты же не просто дура, – с какой-то жалостью проговорила Марго, украшая себя плюмажами белого дыма. – Ты же рохля и лохушка. Не спорь! Я тебя с детства знаю – со школы. Кукла-Поля-не-плачь, вот ты кто! Подожди!

Полина и не думала перебивать и спорить. Прищурившись, она смотрела на пятнышки солнца, усыпавшие столешницу как шкуру новорожденного олененка.

– Ты и в концерне своем сгорела – почему? Потому что все на тебе ездили. И пользовались твоей небесной добротой и безотказной поддержкой. За всех пахала, за каждого! Хорошо, что за уборщицу вечерами не оставалась полы драить… Вот отсюда, дорогая моя, и твое профессиональное выгорание, и нервный срыв, и башка ку-ку. – Марго постучала согнутым пальцем по виску и почти залпом опустошила свой бокал. – Наливай еще.

Она подождала, пока Полина снова наполнит бокал, и продолжила.

– Но бог таких, как ты, мучениц и лохушек, любит, Полька. Любит нежною любовью. Вы для него – соль земли. И поэтому он тебя вознаградил. Выдал тебе в мужья Захаржевского. Красавец, самец! На руках носит, пылинки сдувает! Царь! Посмотрит – колени подкашиваются! Позовет – побежишь, теряя тапки! Лев! Император! Мономах!

Полина рассмеялась. Марго, чувствуя, что зарапортовалась, тоже прыснула и полезла обниматься, обдавая Полину терпким запахом духов и дынным – белого вина.

– Ты только не думай, что это я его того этого… окрутила, – сказала она, прижавшись лбом к Полининому плечу. – У меня свои львы-императоры имеются. Но, Полька! Какие любовницы, когда Захаржевский тебя так любит! Он же сгорает от любви уже десять с лишком лет. Любой твой каприз – ему как… как заповедь на скрижали!

Она широким жестом обвела рукой дом и сад.

– Нет, Полька, никаких любовниц, я уверена. Ты просто дура.

– Марго, – не выдержала Полина, – следи за языком хоть иногда. Неприятно.