Богиня весны

— Персефона, — окликнула дочь Деметра. — Нам пора идти.

— Антон, пожалуйста, упакуй нам эту пиццу, мы заберем ее с собой. И добавь в пакет большой ломоть «Губаны», хорошо?

— Конечно, — кивнул Антон. — Могу я сделать что-то еще для ее величества? — Он кивком головы указал на Деметру.

Персефона рассмеялась.

— Просто дай мне счет.

— Я заплачу, — сказала Деметра.

С величайшим достоинством она встала и подошла к кассе.

— Чем она заплатит? — шепотом спросила Лина.

Персефона в ответ лишь пожала плечами.

— Антон! — окликнула Лина своего служащего.

Тот посмотрел на нее.

— С этими леди мы можем совершить обмен. Только уж постарайся не продешевить.

Антон вытаращил глаза.

— Как скажешь, босс! — Он повернулся к богине. — Итак, королева Гринтри, что вы можете предложить за пиццу, «Губану» и вино?

Деметра надменно вскинула подбородок.

— Мне больше нравится титул богини. У королев слишком скромные владения.

— Отлично, богиня Гринтри. И что вы предлагаете?

Деметра хитро улыбнулась.

— Ты когда-нибудь хотел завести говорящую птицу?

— Нет, милая, — покачал головой Антон. — Тут у нас и без того слишком много всякого зверья. Еще попытка.

Персефона потянула Лину за рукав.

— Пусть себе торгуются. Мне нужно спросить тебя кое о чем еще.

— О чем же?

— Что у тебя было с Аполлоном?

— Ничего, — удивленно ответила Лина.

— Ничего? — переспросила Персефона.

— Абсолютно ничего.

— Ты отказала богу света? — Персефона, похоже, не верила собственным ушам.

— Конечно. Меня может интересовать только один бог за раз, — улыбнулась Лина.

— В самом деле? — Персефона задумчиво постучала кончиками пальцев по собственному подбородку. — Какая интересная идея...

— Продано! За одну золотую корону... может, она и поддельная, но я в восторге! — взвизгнул Антон.

Глава 28

Гадес надолго задумался, не в силах оторвать взгляд от рисунка, поданного ему маленьким призраком.

— Тебе нравится? — спросила Эвридика.

— Откуда ты знаешь? — Голос Гадеса прозвучал глухо и незнакомо для его собственных ушей.

Сколько времени прошло с тех пор, как он по-настоящему разговаривал хоть с кем-нибудь? Он не мог вспомнить.

— Я очень много думала о ней. Она даже начала мне сниться. Вот только когда я видела ее во сне, она выглядела совсем не так, как тогда, когда была здесь. Но ее вид... мне трудно объяснить... ее облик, тот, что я видела во сне, казался мне правильным. Вот я и нарисовала ее именно так. А когда показала портрет Япису, он сказал, что я должна отнести его тебе.

— Надеюсь, я не позволил себе лишнего, мой господин, — тихо произнес Япис.

Гадес все так же смотрел на рисунок.

— Нет, старый друг, ты не позволил себе лишнего. Ты был прав, решив показать это мне. — Он наконец заставил себя оторваться от портрета и посмотрел на Эвридику. — Спасибо. Могу я оставить это себе?

— Конечно, господин. Все, что я делаю, принадлежит тебе.

Гадес снова посмотрел на изображение Каролины. Черты ее смертного лица были нежными и добрыми, ее тело было пышным и женственным. Гадес ощутил, как что-то дрогнуло у него внутри просто оттого, что он смотрел на рисунок, и он закрыл глаза, стараясь изгнать ее образ из памяти. У него не хватило сил поверить ей, и он чуть не потерял ее душу в Тартаре. Но она выстояла перед чудовищной бездной... лишь для того, чтобы оказаться преданной и раненной его поспешными, необдуманными словами. Он не заслужил дара ее любви.

— Нет, — сказал он. — Я не верю, что она вернется к нам.

Эвридика чуть слышно охнула, и Гадес, открыв глаза, увидел, как Япис обнял призрачную девушку.

— Ну-ну, тише, — заговорил даймон. — Где бы она ни была, она тебя не забыла. Она тебя любит.

— Оставьте меня, пожалуйста, — выдохнул Гадес.

Япис жестом попросил Эвридику выйти, но сам задержался в палатах своего господина. Ему было больно от страданий темного бога. Гадес совсем перестал двигаться. Он не выплескивал гнев и разочарование в кузнице. Он отказывался есть и почти не спал. А когда выходил в тронный зал и принимал прошения душ умерших, то выглядел так, словно и сам принадлежал к их числу и был приговорен к вечному блужданию вдоль берегов Коцита, реки плача.

Когда Персефона попыталась встретиться с темным богом, у Яписа появилась надежда, потому что Гадес вспыхнул гневом. Но вспышка оказалась недолгой. И как только богиня весны покинула Подземный мир, Гадес снова ушел в себя. И хотя невозможно было допустить, чтобы так продолжалось и дальше, Япис не видел выхода. Время, похоже, лишь разъедало раны темного бога, вместо того чтобы излечивать их.

— Япис, ты знаешь, что происходит, когда одну смертную душу отрывают от другой? — неожиданно спросил Гадес.

Он стоял перед окном, выходившим на лес Элизиума, за которым протекала Лета.

— Души-половинки всегда находят друг друга, — ответил Япис. — Ты и сам это знаешь, господин.

— Но что случится, если они не смогут друг друга найти из-за того, что одна из них совершила нечто непростительное?

Гадес обернулся и невидящим взглядом уставился на Яписа.

— Ты не можешь ее простить, господин?

Гадес моргнул и сосредоточился на даймоне.