И ещё один факт. Примерно в июле 1938 года Карпов провёл «инвентаризацию» оперативных учётов в Псковском округе, по результатам которой докладывал, что имеются 1556 человек с «наличием компрометирующих материалов на арест» и 13 429 учтено, но без материалов, достаточных для ареста. Эти данные позволили ему обратиться к руководству Ленинградского УНКВД поставить на разрешение Москвы вопрос о проведении в Псковском округе вновь «операции по белобандитам (бывшим), контрабандистам, кулакам и прочим антисоветским элементам» с рассмотрением дел на тройке УНКВД.
Судя по всему, Георгия Григорьевича всетда бросали на самые тяжёлые участки работы органов. И он не просто справлялся, а ещё и давал показатели.
На его совести и смертный приговор Лившицу. Его признательный протокол допроса от 11 января 1938 года подписал он — начальник 4-го секретно-политического отдела УГБ УНКВД ЛО капитан госбезопасности Карпов, а также лейтенанты ГБ: помощник начальника отдела Фёдоров и начальник 10-го отделения Гантман. Бенедикт Константинович был всего лишь переводчиком-литератором и провёл триста тридцать дней в «большом доме», пока не стал активным участником антисоветской правотроцкистской террористической и диверсионно-вредительской организации, действовавшей среди писателей в г. Ленинграде.
Если говорить о непотопляемости Карпова, то здесь можно найти всего две причины.
Одна из них весьма банальна. С 14 ноября 1938 года по 26 февраля 1941 года начальником УНКВД по Ленинградской области был комиссар ГБ 2 ранга Сергей Арсеньевич Гоглидзе. Кстати сказать, он был младше Карпова на три года. Под руководством Гоглидзе в НКВД Грузии (до Ленинграда) устанавливались лимиты на аресты, расстрелы, лишения свободы и ссылки. А аресты проводились по спискам. При личном участии Гоглидзе было уничтожено большое количество руководящих работников Грузии. Именно этот сподручный Лаврентия Берия покровительствовал Карпову и выдвинул его в Москву.
Вторая причина объясняет уже всё. После смерти Сталина из 182 чекистов руководящего состава (сложившегося на 26 февраля 1941 г.), в 1953–1959 годах было осуждено только 20.
Например, с 1 октября 1936 года по 15 августа 1938 года из НКВД было вычищено 2273 сотрудника, в т. ч. 1862 за «контрреволюционные преступления». А вот в 1939 году из органов НКВД методом чистки было уволено 7372 сотрудника, в том числе 22,9 % от списочного состава оперативно-чекистских кадров. Из этого числа были арестованы всего 937 ежовцев. Как известно, Георгий Григорьевич все эти чистки и политические преследования очень ловко избегал.
Зато репрессии против русского православного духовенства имели совершенно другие цифры. По данным А. Н. Яковлева, «наибольшее число жертв из православного духовенства приходится на 1937 год: всего тогда было репрессировано 136 900 человек, из них расстреляно 85 300 человек. В 1938 году соответственно — 28 300 и 21 500; в 1939 году — 1500 и 900; в 1940 году — 5100 и 1100. И наконец, в 1941 году репрессировано 4000, из них казнено — 1900.
Происходит массовое закрытие церквей. В 1918 году Русская православная церковь имела 48 тысяч приходов, в 1928-м — чуть больше 30 тысяч. Темпы закрытия церквей нарастали. В Москве из 500 храмов к 1 января 1930 года осталось 224, а через 2 года — только 87».
На моей родине в селе Бисерово Ногинского района церковь Богоявления Господня закрыли только в 1939 году. При советской власти община регистрировалась дважды: в 1923 году и в 1926 году. В храме в это время служили два священника — один из них, священник Василий Зерченинов, впоследствии был репрессирован и скончался по дороге домой из мест заключения. В общем, храм закрыли, но, как в других сёлах, не разорили. Часть икон, в том числе икона преподобного Серафима Саровского с частицей мощей, была передана в Преображенский храм села Саввино. За сохранением храма следила самая обыкновенная жительница села Вера Баранова. Она же сберегла напрестольное Евангелие и два антиминса.
В 1989 году Богоявленский храм вернули верующим навсегда.
Но вернёмся к книге А. Н. Яковлева «По мощам и елей»: «Во время Великой Отечественной войны власти были вынуждены сделать некоторые уступки духовенству, но это вовсе не означало, что репрессии были прекращены. В 1943 году общее число репрессированных православных священнослужителей составило более 1000 человек, из них расстреляно 500: в 1944–1946 годах количество смертных казней каждый год составляло более 100.
После войны с неослабевающим энтузиазмом продолжалось закрытие храмов. К 1963 году число православных приходов по сравнению с 1953 годом было сокращено более чем вдвое. В Москве летом 1964 года впервые за послевоенное время был разрушен храм Малого Преображения. (…)