Богоборцы из НКВД

В частности, он пишет: «Троцкий всю жизнь мыслил категориями эпох, континентов и революций. Когда он выступал перед тысячными толпами рабочих, крестьян, красноармейцев и, зажигаясь, говорил, говорил, то создавалось впечатление, что своей речью он приближал будущее. В своих речах революционер не лукавил, его вера в сказанное была неподдельной. (…)

Троцкий верил тому, что говорил. Он был убеждён, что в исторической ретроспективе все жертвы будут оправданы приходом этого самого «царства свободы». Иногда в своём фанатичном увлечении идеей, которой он посвятил всю свою жизнь, без остатка, Троцкий договаривался до страшных вещей. Встречаясь за несколько недель до приезда в Камышин с партийцами и работниками советских учреждений в драматическом театре Казани, Предреввоенсовета заявил:

— Мы дорожим наукой, культурой, искусством, хотим сделать искусство, науку, со всеми школами, университетами доступными для народа. Но если бы наши классовые враги захотели нам снова показать, что всё это существует только для них, то мы скажем: гибель театру, науке, искусству. (Аплодисменты. Голоса: «Правильно, верно!»)

А Троцкий продолжал:

— Мы, товарищи, любим солнце, которое освещает нас, но если бы богатые и насильники захотели монополизировать солнце, то мы скажем: пусть солнце потухнет и воцарится тьма, вечный мрак!»

В своей книге Волкогонов подчёркивает, что «мощный интеллект Троцкого опирался не только на энциклопедические знания, но и на огромную веру. Революционер с порога отвергал веру религиозную. Он верил лишь в революцию. Только в неё. Эта вера не имела и не имеет глубокого рационального объяснения». И тем не менее так было. В книге «Ленин» Д. А. Волкогонов пишет о вожде мирового пролетариата практически то же самое: «Вероятно, Ленин был единственным в истории человеком, который вознамерился осуществить коренные революционные перемены не в масштабе общины, региона, государства, континента, а всей планеты. Его мятежный дух не знал границ, не хотел ограничиваться национальными рамками и абсолютно не был связан соображениями морали и религии. Ленин был готов к самосожжению не только своей собственной души, но и всей человеческой цивилизации. Повторимся, вождь был готов на гибель огромной части русского народа, лишь бы оставшиеся на этом пепелище дожили до мирового пожара. Можно сказать, что Ленин был не только тотальный большевик, но и планетарный реформатор».

Не зря в народном сознании Ленин был наделён всеми признаками антихриста. Ещё одним признаком, по Куприну, считался цвет его глаз: «не карий, а красно-рыжий, будто с бесовским огоньком». Но это так, к слову.

Главный же ключ к пониманию природы Ленина и Троцкого находится в трудах всё того же Н. А. Бердяева.

Остановимся лишь на некоторых его цитатах из книги «Истоки и смысл русского коммунизма».

«Хотя Белинский был человеком 40-х годов, принадлежал к поколению славянофилов и западников, но он может быть первый выразил тип революционной интеллигенции и в конце своей жизни формулировал основные принципы её миросозерцания, которые потом развивались в 60 и 70 годы. Прежде всего Белинский не был русский барин, как все славянофилы и западники, как Герцен и Бакунин, он принадлежал к другому социальному слою, он разночинец. По душевной своей структуре он имел в себе типически интеллигентские черты, он был нетерпимым фанатиком, склонен к сектантству, беззаветно увлечён идеями, постоянно вырабатывал себе мировоззрение не из потребности чистого знания, а для обоснования своих стремлений к лучшему, более справедливому социальному строю. Белинский был человеком исключительных дарований и исключительной восприимчивости к идеям, но уровень его образования был не высокий, он почти не знал иностранных языков и знакомился с идеями, которыми был увлечён, из вторых рук. С Гегелем он познакомился, главным образом, через рассказы Бакунина. Белинский прошёл через все стадии идейных увлечений культурного русского слоя того времени. Он по очереди был фихтеанцем, пшллиангианцем, гегелианцем, потом перешёл к фейрбахианству, отрицал влияние французской литературы и французской социалистической мысли. Он был, прежде всего, замечательным литературным критиком, первый оценил Пушкина и Гоголя и начало творчества наших великих романистов. Сам он обладал художественной восприимчивостью и был способен к эстетическим суждениям, но он стал родоначальником того типа публицистической, общественной критики, которой суждено было сыграть огромную роль в истории интеллигентского сознания. У Белинского было характерное русское искание целостного миросозерцания, которое даёт ответ на все вопросы жизни, соединяет теоретический и практический разум, философски обосновывает социальный идеал. Целостная правда, как потом выразился Н. Михайловский, тоже вышедший из Белинского, есть правда-истина и правда-справедливость. (…)