Богоявленское. Том 2. Смута

Вскоре, на торжественном параде, в занятом Инстербурге, под звуки полковых маршей, генерал от кавалерии фон Ренненкампф обходил строй, здороваясь с полками и благодарил их за боевую работу. День стоял ясный, и в самом воздухе витала торжественность, а Алексей Валерьевич ёжился под лучами холодного осеннего солнца. Он чувствовал себя чужаком на этой площади, окружённой чуждой его русскому сердцу прусской архитектурой игрушечных, пряничных домиков. И даже раздача первых боевых наград, по окончании молебна из рук командующего армией от имени Государя Императора не сгладила этого ощущения. А ведь Алексей Валерьевич был награждён перед всем строем Георгиевским крестом 3-й степени за храбрость, проявленную в бою у Ярославице. Но какова цена наградам, когда уже через несколько дней началось поспешное отступление Первой русской армии к границе, а затем за реку Неман? И отвод войск сопровождался не только ожесточенными боями, но и паникой в тылах.

– Вы слыхали, ротмистр, Самсонов застрелился! Мартос, Клюев в плену! – говорили офицеры. – Структура армий постоянно меняется, неопределенность в подчинении отдельных соединений! Бардак! Повсюду бардак! Как же так можно воевать?!

Но, что сейчас могли изменить эти слова? И штабом армии было принято решение использовать части гвардейской кавалерии для наведения порядка. Два эскадрона лейб-гвардии Конного полка направились в район Мариамполя. Одним из них стал эскадрон Алексея Валерьевича.

Получив приказ штаба армии в гарнизонном собрании, Алексею Валерьевичу требовалось сделать по нему необходимые распоряжения по эскадрону, да так, чтобы не пал боевой дух солдат. А ведь всего несколько недель назад этот дух у русских людей лился через край. Ещё несколько недель назад сотни людей вылились рекой на дворцовую площадь столицы, с флагами, пением гимна. При появлении царя на балконе Зимнего дворца все эти люди бросились на колени.

А вызвана такая любовь была тем, что уже за первые шесть лет правления Императора Николая II Александровича тяжёлая промышленность империи выросла вдвое, ведущая отрасль – машиностроение, за семь лет увеличила объемы вдвое. Завод Сормово под Нижним Новгородом за две недели выпускал пароход, за два дня паровоз, за один день двенадцать товарных вагонов. За то, что население империи выросло до 130 миллионов человек, что вплоть до начала этой войны Николаевский золотой червонец являлся самой твердой валютой в мире. А, что будет теперь? Что станет с промышленностью, перешедшей на военные рельсы, с экономикой, с людьми? Сколько из них останется жить, да ещё, если усмирять их будут свои же солдаты и офицеры? Но приказ был получен и Алексей Валерьевич, пользуясь своим авторитетом и решительностью, быстро сумел установить порядок в тылах Двадцатого корпуса.

Но главным, во всей этой круговерти фронтовой жизни, для Алексея Валерьевича оставалось одно – чтобы не происходило, какие бы приказы не были отданы ему, и в мирное время не оставляющему времени для своих личных дел, никто не мог забрать у него той минуты, когда едва закрыв глаза перед сном, он видел образ своей Ксенюшки. Той Ксенюшки, которую впервые увидел в Богоявленском, милую, застенчивую с бездонными серыми глазами и доброй улыбкой. Ради этой улыбки он готов был всё вынести и всё вытерпеть. Никакие невзгоды и никакие лишения не могли испугать Алексея Валерьевича, только бы знать, что любимая Ксенюшка ждёт его и где-то улыбается.

Глава 11.

Лето 1914 года заканчивалось, и стоявшая на пороге осень окутала Богоявленское туманом и дождём, мелким-мелким, как мокрая пыль. «Аглицкий» парк Сенявиных одевшийся в пышное разноцветное одеяние, неторопливо сбрасывал свои одежды на скамейки, пруд и липовую аллею, по которой гуляла Натали.

Она вышла к берегу Дона. Вокруг было так тихо, что только тёмные воды величественной реки напоминали о грохочущей где-то войне и гибели людей. Натали представила что там, где стрельба и пушечные залпы, её отец рискует жизнью, защищая их любимую страну – Россию. И желая прогнать страшные картинки боевых действий виденные в журналах, она размечталась, как кончится война, как заживут тогда все они весело и счастливо. И горе никогда не постигнет их семьи, Сенявиных и Нейгон.

– Вы совсем не боитесь дождя? – прервал мечтания Натали незнакомый голос.

Обернувшись, она увидела перед собой Игнатова Игоря.

– Я люблю дождь, – улыбнулась Натали, и на щеках её заиграл едва заметный румянец. – Порой мне кажется, что в минуту моего рождения за окнами шёл дождь.

– В Петербурге часто идут дожди, – задумчиво произнес Игнатов.

– Откуда вам известно, что я родилась в Петербурге?

– В Богоявленском слухи распространяются быстро. И то, что в семье Сенявиных уже месяц живут жена и дочь полковника Нейгона давно не тайна.

– Да-да, всё верно, – снова застенчиво улыбнулась Натали.

– А когда родился я, была стужа и мела метель. У нас в Иркутске зимы холодные и снежные.