Богомол: игра с джокером

Перекусил - и, вроде, сыт. Я вообще в последние годы мало есть стал, да и всей жизнью, сами понимаете, не избалован. Стал я второй раз документы сортировать и перебирать. Паспорта опять не нашел, но все, что Васильича касается, в сторонку откладываю. Его свидетельство о рождении отыскал копию, то есть, выданную несколько лет назад. Уж не знаю, зачем оно ему понадобилось. А в свидетельстве написано, что родился он в Караганде, двадцать второго февраля тридцать девятого года. Ну да, знал я, что Васильич на восемь лет меня моложе, он ведь к нам в часть зеленым лейтенантиком заступил, когда я уже Венгрию прошел и бывалым, понимаешь, себя считал. И в отставку он ушел позже меня, и сразу сплочением ветеранов вокруг коммерции занялся. Но это не потому он был такой активный и хваткий, что на нем почти десяток лишних лет не висел - характер у него другой, на мой непохожий, организаторский характер, я бы и в тридцать лет никакое торговое дело не поднял, а он, я думаю, и в восемьдесят мог бы процветающую фирму создать... Вот как эта цифирка, восемь десятков, в голове мелькнула, так совсем тошно стало. Меньше месяца Васильич до шестидесятилетия не дотянул! И все из-за этих подонков... Ведь крепкий был мужик, не надорвали бы ему сердце - ещё много прожил бы! Вон, какую дочь соорудил! Валентина она ведь, почитай по нашим меркам, поздний ребенок, Васильичу сорок два года было, когда она родилась, а Настюхе за тридцать. Ну, правда, Настюха баба крепкая, и у неё это второй брак был, а у него первый, мы уж все думали, что он так бобылем и доживет свой век, как многие из нас... От первого брака у неё сын остался, который, припомнил я, сейчас где-то в Карелии служит, тоже по следам родителей пошел. А Васильича любил как отца родного, потому что десять лет ему было, как Васильич на его мамке женился, и с тех пор заботой не оставлял... Пометил я мысленно, чтобы ему телеграмму дать, а для этого адрес найти.

Что у Васильича день рождения двадцать второго февраля, это я помнил, мы ведь всегда его день рождения совместно с днем нашей родной Красной Армии отмечали, который бывает на следующий день, и уж было, чего вспомнить! А вот что из Караганды он родом, я впервые прознал. То есть, может и говорил он мне когда-нибудь, а я запамятовал, но, казалось мне, он никогда и не заикался об этом, будто это запретная тема для него была.

Почему запретная, я понял, когда залез в конверт со старыми бумажками и разворошил его. Там справочка нашлась, пятьдесят шестым годом датированная, что полковник Пигарев, расстрелянный как немецкий шпион двадцать седьмого ноября тридцать восьмого года, полностью реабилитирован и все правительственные боевые ордена и награды ему посмертно возвращены, а также письмецо от генерала какого-то, я подписи не разобрал, что теперь он лично берется исхлопотать Феликсу все рекомендации для поступления в офицерское училище, и что его теперь туда на "ура" возьмут, потому как многие его отца помнят, Василия Авдеевича. Вот так так, думаю! Выходит, его отец до рождения сына не дожил, а мать, надо полагать, на положении ссыльной в Караганде оказалась. Я знал, что очень многих родственников расстрелянных военных именно в Караганду высылали...

Это ж надо, думаю, чтоб такая судьба! То-то Васильич о своем детстве помалкивал... И совсем мне стало обидно, так сердце горечью захолонуло, что я испугался, как бы мне самому на больничную койку не загреметь, с инфарктом хорошим... Сколько лет человек свою жизнь выстраивал, и счастье нашел, и с трудностями справлялся, и тут из-за какой-то шпаны все оборвалось! Такая ярость во мне стала подниматься, что готов я был бить этих гадов и бить, чтобы земля под ними горела и чтобы больше никто из них наш белый свет не пакостил.

Вы спросите, может, понимал ли я, что уже одно уголовное преступление совершил, человека убив, и что совсем тяжкие преступления замышляю? Может, умом и понимал, но не думал в тот момент, и меня это не касалось. И я вам вот что скажу: я ведь жизнь свою без крови не прожил, и если награды получал за то, что доводилось убивать людей, которые лично мне ничего плохого не сделали, но которые вооруженными врагами нашего государства были, то уж могло дозволить мне это государство расправиться с теми, кто мне словно острый нож в сердце мне воткнул, жизнь близких мне людей поломав. Приблизительно так я размышлял, если вспомнить. Может, и неправильно, но так. И угрызений совести никаких не чувствовал, да и сейчас не чувствую. Для угрызений совести ко мне другие мертвецы являются, из-за которых, вроде бы, мне угрызаться по долгу службы не положено...

Да, отвлекся я. Вы уж простите старика за болтливость. Нашло-наехало, сами понимаете. Это я, чтобы вы лучше поняли, какие чувства мной владели. И не удержался я, открыл холодильничек, вынул початую бутылку водки, которую Настасья на травках выстаивала, да и выпил разом полстакана в память Васильича.