Богомол: игра с джокером

Да уж ладно. Спускаюсь я с чердака, выбираюсь из дома, надевши свои снегоступы, иду к забору между домами... И тут, смотрю, от самого дома к забору утоптанная тропинка тянется. Значит, заглядывают они в этот разоренный дом. Может, думаю, через него теперь и в город выходят, чтобы через переднее крыльцо не выходить, под пули не подставляться, если их вдруг подстерегают... Прошел я по этой утоптанной тропинке, тронул доски. И те доски, между которыми я щель увидел, висят, оказывается, каждая на одном гвозде, и легко в стороны разводятся, и между ними прореха получается достаточная, чтобы и здоровый мужик пролез, не то, что я. Раздвинул я доски - и освещенное окно чуть сбоку от меня, вправо, но видно нормально. Один угол, ближний, этой комнаты виден, но мне и этого достаточно, потому что как раз в этом углу, почти у окна, тот из братьев, у которого обрез отнимали, схватил одного из чужаков за грудки и трясет, и что-то ем с пеной у рта втолковывает. Ну, тут, как говорится, только шанса не упускай! Я что сделал? Я первым выстрелом лампочку им разбил, чтобы тьма наступила, а уж вторым, вслепую, в братана этого взбесившегося пулю всадил. Подряд, понимаете, раз-два, сначала лампочка разлетается и тут же я стреляю в то место, где голова Сизова находится, пока он переместиться не успел. Я не сомневался, что попал в него - я ведь и не такие штуки умею выделывать! Вот, буквально, зажги в темноте спичку, загаси её сразу - и мне этой вспышки будет достаточно, чтобы определить, где у тебя голова, где туловище, и наповал сразить!.. Так-то...

Ну, заорали они там от ужаса, но не сразу, через минуту. Этой минуты, пока они в себя прийти не могли, для меня достаточно было, чтобы на улицу выбраться, с её снегом, утоптанным и укатанным, снегоступы скинуть, в рюкзачок пихнуть, и начать уходить теми переулочками, которые я по карте запомнил. Руку с пистолетом под полой держу - если вдогонку кинутся, так я их всех перестреляю как кроликов.

Но они кидаться и не вздумали. Я уже на улице был, когда услышал вопль, истерический такой, захлебывающийся:

- Свет включите!.. Оторвите его от меня!.. Господи!.. Я весь кровью залит, и, кажется, меня его мозгами забрызгало!.. Отцепись, гад!.. Ааааа!..

Это, значит, я так понимаю, у убитого Сизова пальцы свело и он теперь чужака мертвой - во всех, понимаешь, смыслах мертвой - хваткой держит. А что его мозгами забрызгало - так, значит, я квалификацию нисколько не потерял и попал в точности, как задумывалось, как мне было надобно.

И припустил я до дома, на предельной скорости, на которую был способен. Мороз, знаете, подстегивал. У меня было такое чувство, будто я весь в ледышку превращаюсь. Примчался - и первым делом водки полстакана. Вроде, стало отпускать, и в пальцах рук и ног резкая боль пошла - все в порядке, значит, чувствуют... Я под горячий душ залез, и парился, пока совсем не отошел, а потом ещё полстакана водки выпил и спать повалился, опять пистолет под подушку прибрав."

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Первые полчаса в самолете Андрей продремал. Не сказать, что совсем уснул - в голове продолжали кружиться какие-то вялые мысли, и связи с реальностью я не терял, но все окружающее виделось мне в искаженном и перевернутом виде, будто в кривых зеркалах: и Федор в кресле рядом, и проходящие стюардессы, и облака за иллюминатором. В этом вялотекущем состоянии полусна-полубодрствования Андрей пытался ещё раз рассортировать в памяти то, что было связано с его самарской родней.