Богомол Кадош

Круг уже давно ни мела не видел, не глины хоть даже маленький кусочек. Парень – артист с высоко поднятой головой, почти как леса, поддернутые дымкой утреннего тумана. Больше никогда не прикоснуться к его славной коже.

Многозначительный мираж, отзвук погребенной в памяти любовной красоты. Чем ближе к научным погружениям, тем больнее становится продвигаться вперед. Слезы мчатся ко стеклу, чтобы разбить его силой своей слабости. Ставка делается не на скупые подачки разумных развлечений, а на глубокие сласти духовного просветления.

– Капитан, где ты? – Вопрошает внутренняя дуля. – Мы ищем древнее проклятие, чья сторона навлекла на нас муки расставания. Нам нужно твое многогранное присутствие!

Смертью полны его стекленеющие глаза. Он видит, что мир вокруг не остановился. Мир продолжает движение и пытается тянуть также и его, капитанское треклятие, но он из-за своей хвори придался гадости опустошения.

– «Напёр» тебя просит, капитан, лошадь тут стоит. Ничего из этого не иллюзия, как ты ранее думал! Это полноценная реальность со всеми атрибутами чувств и физики.

Богомол зашевелился в своем уголке. Смешно семеня выгнутыми лапами, подошел к недвижимому телу и вошел в него. И духом и душой и всем чем только можно. Мертвец пришел в себя и ему ведомо стало, что помрачение – просто сухой песок на банке с мотыльками.

– Мотыльков я выпущу сейчас, а с вами поговорю чуть попозже. Подождите други.

Жизнелюбие сыграло пятую историю из унесенных морским течением. То есть Воскресло.

Оно продолжало:

– Раз сегодня воскресенье, то поделом нам. Мы примемся вытаскивать наружу наших забытых мотыльков!

Дневная порция картофеля с гренками установилась на столе. Наружу полилось кофейное течение; жалкое подобие солнечного света преобразилось в великолепный уют доброго утра. Все трепетало созидательным соком, в котором было так много красоты.

– Можно пригласить знамя коротышек, покрышек, лошадиные морды там и пустынные пески вместе с дождями! – Воскресший богомол счастливо принялся хлопать в ладоши. – А хотите, я вам покажу старую святыню, которая в далеком прошлом была моим Домом?

Странные гости в комнате оживили и без того приличный интерес, выказав восторженные возгласы перчеными глотками. Пространство вокруг стало мерцать, как бы замыкая электрические поля, перенаправляя их славность на другую координатную доску.

Радость залилась в пологий затылок, переливаясь через верха ушных впадин. То была мозговая жидкость, чьей славности уже не было смысла держать себя в собственных ножнах.

Так и получилось, что все желающие перенеслись из одного временного промежутка в другой. Здесь было жарко. На зубах дремота скрипела; звуки музыкальных сфер больше не умащали привычностью приевшихся мелодий.

Богомол достал нож из наплечного мешка и парой ударов надрезал воздух. Тот изящно расстегнул свою ткань, оголяя темное пространство, усеянное певучими звездами, а уже за ними проступали почти привычные объекты.

Показался зал дворца, святого места поклонения старым богам. Их было много и различными знаками они обозначались в живописи и литературе. Все гости погрузились в уважительное молчание. Только и слышно было свистящее дыхание.

Свет из внешнего мира в данную залу не проникал, потому освещать пространство приходилось либо свечами, либо масляными лампами. Горело мирное пламя, гости в ходунки превратились, и богомол с превеликой радостью надел их на себя.

– Говорят, чтобы помереть дважды нужно трижды упасть в яму с говном, а я придумал рецепт много лучше! Слушайте:

Взять рожок чеснока, очистить его, растолочь в ароматную жижу.

Принести два ведра холодной воды, лучше талой, слить в предварительно очищенную латунную емкость.

Сорвать с близкого к вам дерева поволоку третьей степени.

Все это поместить в латунную лагуну и поставить на медленный огонь. Через двадцать два часа будет готова славная кашка для промоканий. Это нужно для активации внутренних токов. Применять строго по графику лунных затмений!

«Лагуна» сместилась в область «Напёра», что за безумная клеть сознания? Хвастовство сейсмоустойчивого городка. В твоем уме нет психических узелков, все рОвно как водная гладь в штиль.

Дремота похожая на свое же зеркало – куда еще смешнее? Четвертый десяток или сотня, или помножить это друг на дружку, не теряя абсолютно никакого запала.

Ходунки заходили, смещая тело богомола с разглядывания алтарного постамента на обзор поющего хора.

– Трава-мурава, две тысячи триста пятый год, какая красота в этом сокрыта! – Вострепетало искусственное солнце с правого угла храма. – Святая простота – явление дикое, растянутое по материи сетчатой глазной же коробочки.

– Я – Богомол, а значит могу мелить ваши деревяшки в двадцать раз быстрее чем самый совершенный тайзер. Мои ходунки – семейство воскресших мотылей!

– Опять ты начинаешь хвалиться незаслуженными регалиями. Требуется теплая подложка под стул, чтобы сидеть было удобнее… «Напёр», «Лагуна» – схватить этого негодника!

Не успел богомол ничего возразить как его тут же заковали в переливчатую материю и оставили в тишине, убрав все огненное освещение.