Богословие творения

Мы исходим из того, что существуют универсальные гносеологические основания, а поскольку они внутренне непротиворечивы, ученый, оставаясь в границах своего предмета, вправе привлекать по ходу исследования данные других дисциплин. Это не будет интеллектуальной изменой; напротив, чем бы мы ни занимались – естественными или общественными науками, философией, литературой, богословием, верность своей науке требует признать универсальность ее оснований. На практике это означает, что, ни на миг не отрекаясь от тех четких критериев истины, которые приняты в нашей дисциплине, мы готовы принять ценность, а также истинность выводов других наук. Причем признать не только пассивно, дескать, «и такое бывает», но на деле, то есть попытаться ввести новые данные в сложившуюся у нас систему представлений. Конечно, позиции разных наук могут сталкиваться, даже противоречить друг другу. Но при верном понимании того универсального принципа, о котором шла речь выше, становится очевидно, что эти конфликты (на самом деле мнимые и преходящие) дают толчок дальнейшему развитию науки, поскольку, осмысливая различия, мы неизбежно приходим к более глубокому пониманию общности.

Подобные размышления приобретают особую актуальность, когда речь идет об основополагающих и предельных вопросах, например о происхождении и смысле жизни. В какой мере присутствие во вселенной разумных существ значимо для понимания вселенной как целого? Зависит ли наш образ Бога от свойственных нам представлений о вселенной? По сути, сам факт того, что существует универсальная основа познания, побуждает человека проникать в сущность окружающих его явлений. Эта потребность в понимании проявилась уже на самых ранних этапах истории человечества, когда, располагая крайне примитивными знаниями о мире, наши далекие предки пытались «разглядеть» в происходивших с ними и вокруг них событиях смысл и предназначение жизни.

Следует заметить, что в поисках смысла наука и религия редко пересекались друг с другом. В прошлом они встречались в основном как противники. Однако в последнее время обе «стороны» все полнее осознают необходимость совместного раз мышления над смысложизненными вопросами. Что же касается истинности подобных поисков, о ней вполне можно судить по тем критериям простоты, красоты, проверяемости и универсально сти, о которых шла речь выше. При этом стоит помнить, что эти требования далеко не всегда согласуются друг с другом, поэтому «иерархия критериев» в каждом случае будет определяться предметом изысканий.

Ученые, как правило, хорошо осознают пределы своего знания. Религиозное мышление столь же ограниченно, и подтверждением тому – нередко свойственный богословию чрезмерный догматизм. Сразу оговорю: я не собираюсь касаться той стороны религии, которую именуют «верой». В данном случае мне показалось целесообразным исключить из рассуждений трансцендентное и, если угодно, «иррациональное» (выходящее за пределы возможностей разума) измерение и говорить о богословии исключительно как об одной из форм рационального познания. В этом смысле занятия богослова сводятся к лингвистической интерпретации письменных источников, истолкованию устной традиции, а также воссозданию исторических контекстов. Его дело – рационально обосновывать, когда можно доверять историческим свидетельствам, а в каких случаях источником истины может служить только авторитет. К тому же отношение богословия к вере порождает немало эпистемологических вопросов. Хотя это наука, то есть полноправный способ рационального освоения мира, она, как некогда было сказано, «от веры исходит и к познанию веры ведет» (fides quaerens intellectum). В результате богословие постоянно страдает от разного рода домыслов, порожденных чьей-то умственной прихотью, и вынуждено все время быть начеку, чтобы отделять досужие выдумки от объективной истины.