Богословие творения

Самая недавняя возможная дата (terminus ante quem, на самом деле) − время окончательной эмиграции из Африки около 60 тысяч лет назад. Это близко совпадает с появлением разнообразных археологических артефактов, которые явно свидетельствуют о разумности; кроманьонское искусство – лишь самый наглядный пример.

В-четвертых, не слишком ли дуалистична эта теория, не делает ли она душу чем-то отличным от формы человеческого тела, каковой ее объявил Венский собор (1311)?[343] Для полного рассмотрения этого вопроса потребовалось бы более детальное изложение отношения между человеческим телом и душой, чем позволяет формат работы, но, я думаю, ответ – нет. Неразумные родичи Адама должны были обладать достаточно восприимчивой душой, чтобы быть способными, как и все животные, к восприятию чувственных образов и к разнообразным действиям с ними, но у них не было способности абстрагировать из этих образов понятия, что отличает человеческое познание от животного. Тот факт, что разумная душа обладает способностью и к чувственному познанию, общему для человека и животных, и к абстрагированию понятий из образов, которые мы воспринимаем или формируем, является фактом в любой томистской антропологии. Моя антропология, таким образом, не более дуалистична, чем любая другая томистская теория.

Заключение

Главной целью данной работы было показать, что в действительности не существует противоречия между консервативной с точки зрения богословия (моногенетической) теорией антропогенеза и научными представлениями эволюционной биологии и современной генетики. Видимость противоречия возникла в последние годы ввиду того, что не было проведено важное различие. Этот факт должен напомнить нам о том, как важно сохранять терпение, несмотря на кажущиеся противоречия. Иногда, чтобы разрешить противоречие, следует не отвергать одну из внешне противоречащих друг другу теорий, а провести такое, прежде не замеченное, различие.

Перевод с английского Анны Правдиковой

Григорий Гутнер

Единство человечества в эсхатологической перспективе [344]

Вопрос о единстве человечества в наше время весьма серьезен. С одной стороны, мы постоянно обнаруживаем вызов глобальных (то есть всечеловеческих) проблем, требующих универсальных решений. Этот факт заставляет задуматься об универсальной этике, о тех хотя бы минимальных обязательствах, которых мы должны придерживаться по отношению друг к другу, коль скоро все мы – люди. С другой стороны, нельзя игнорировать аргументы (исходящие, в частности, от постмодерна), убеждающие нас в многообразии языков, дискурсивных практик, форм морали. Всякая попытка придать каким-либо нормам универсальное значение вызывает подозрение в репрессивности, в попытке навязать чужеродный дискурс.

Здесь мы предпримем попытку уточнить понятие единства человечества. Едва ли эти уточнения дадут решение проблемы, однако ясность понятий всегда полезна в трудной ситуации. Все последующие рассуждения представляют собой развитие этических и антропологических идей Иммануила Канта, однако не сводятся к ним.

Вспомним прежде всего три знаменитых вопроса, выражающих, согласно Канту, все интересы разума[345]:

1. Что я могу знать?

2. Что я должен делать?

3. На что я смею надеяться?

В «Логике» Кант дополняет эти три вопросы четвертым: «Что такое человек?» и добавляет, что три первых вопроса относятся к этому. Поэтому метафизика, мораль и религия, дающие ответы на названные три вопроса, в конечном счете сводятся к антропологии[346].

Это замечание Канта можно понять двумя способами. Во-первых, мы можем рассматривать познание, мораль и религию как три аспекта человеческой сущности. Во-вторых, мы можем рассматривать человечность как основание для трех названных типов деятельности. Познание, мораль и религия существуют только по отношению к человеку, как конечному разумному и свободному существу. В этом смысле человечность составляет их необходимое условие.

Здесь мы не будем касаться эпистемологического аспекта человечности, а рассмотрим лишь некоторые следствия из кантовской этики.

Заметим прежде всего, что человечность подразумевается универсальным моральным законом, то есть категорическим императивом. Последний требует от морального субъекта поступать «только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом»[347]. Следовательно, моральное правило, которым я руководствуюсь, я мог бы рекомендовать любому другому человеку. Иными словами, поступая морально, я представляю в своем лице все человечество. Моральность сводится к человечности. Чтобы быть моральным, необходимо быть человеком.

Последнее утверждение имеет достаточно простой смысл. Моральное действие не может быть основано на этнических, культурных, конфессиональных или иных частных стандартах. Стандарты морали имеют только универсальный характер.