Богоубийца

Нет, они скорее всплыли из черной жидкости. Существа постепенно приобретали формы на глазах у ошеломленных зрелищем людей. Наконец, они превратились в обычных людей, но вместо человеческих глаз стояла черная зияющая пустота, от одного вида которой мурашки бегали по коже и холод сковывал душу. Каждое существо встало напротив одного из пришедших. Перед Алистером предстала молодая девушка с длинной косой и в простеньком платье. Она была на голову ниже молодого стража, но смотрела на него с нескрываемой ненавистью и холодом. С юного личика девчонки с веснушками под пустотами не сходила ехидная мерзкая ухмылка.

— Андрасте… — прошептал в ужасе Алистер. — С-сестра?!

— Здравствуй, дочь моя, — произнесла статная женщина в изящном платье перед Ильмой.

Бретонка ни с чем бы не спутала этот голос — родной голос матери. При всем желании она не смогла поднять руку на неё. И совсем неважно, даже если это была и не она. Просто, её что-то останавливало изнутри. Лицо её матери расплылось в жутком оскале.

Началось второе испытание.

Каждый личный демон был скорее судьей. Они обвиняли их во всех их грехах, сокрытых где-то глубоко в душе у каждого, вытаскивая наружу их потаенные страхи. Флемет обвиняла Морриган в слабости, в том, что она всегда была слабым ребенком, чуть что прыгающим за мамину юбку, и никогда не станет сильной, никогда не получит столь желанную свободу. Это испытание, пожалуй, стало сложнейшим из всех. Слышать и видеть образ самого дорогого тебе человека, который осуждает или обвиняет тебя с таким ядом в голосе. Для многих — это самая настоящая пытка, которая хуже любых физических страданий.

— Зачем ты сбежала от меня, дочь моя? — обращалась к Ильме старшая Сентинел. — Молчишь? Хочешь я скажу? Ты всегда боялась ответственности! Ты только и делаешь, что вредишь окружающим тебя людям! Неблагодарная, несуразная! От тебя всегда было столько проблем! Ты бросишь всех, когда тебе это надоест! И хочешь, я открою тебе секрет? Ну не строй мне удивленные глаза, ты сама уже наверняка догадывалась об этом и не хотела признавать, да?

— Э-это не так!

— Тогда, скажи мне, почему ты так не похожа на свою мать и не видела отца…

— Заткнись… — еле смогла ответить Ильма.

— Ты ведь знаешь, кто ты? Нет, что ты такое? ТЫ ЛИШЬ ОШИБКА! НИКОМУ НЕ НУЖНАЯ ОШИБКА!

Поток оскорблений и обвинений из уст самой дорогой для сердца бретонки человека не прекращался ни на секунду. Сперва Ильма держалась очень спокойно, пропуская её слова сквозь уши, но с каждым едким словом, пропитанной желчью и ядом, становилось больно где-то внутри. Будто что-то начиналось сыпаться.

— ЕСЛИ БЫ ТЕБЯ НИКОГДА НЕ БЫЛО, Я БЫЛА БЫ СЧАСТЛИВА! ВСЕ БЫЛИ СЧАСТЛИВЫ! ВСЕ БЫЛИ БЫ ЖИВЫ! — последние слова пронеслись эхом в голове бретонки, камнем осев глубоко в душе.

Она вспомнила смерть, много смертей, которых она была свидетельницей и не только. Слышать подобное от любимой матери было подобно раскаленному ножу, воткнутому прямо в сердце. Нет, хуже. Намного хуже. За многие годы, если не сказать за все, в этот раз Ильма не смогла сдержать слезу.

— Я… знаю…

Все находились взаперти собственных дум. В действительности же в зале никого помимо них не было. Несколько мгновений спустя они вышли из ступора. Невозможно было сказать, кому было хуже всех. После всех видений существа исчезли. В зале повисло глубокое молчание. Постепенно исчезла темнота и отворились врата.

— Т-так, что там дальше? — первой подала голос бретонка. Ильма попыталась вернуть себе прежний боевой настрой, но её ослабший голос выдал её с потрохами, да и мокрые глаза доходчиво всё объясняли и без слов.

Все заметили её состояние и не знали, как на это отреагировать. В отличие от троицы ведьма не поддалась словам какого-то несуществующего духа. Морриган была уверена, что и остальные, кроме Алистера, разумеется, это поймут, но она вновь ошиблась. Особенно ошиблась насчет Ильмы. Когда видишь настолько глубокую печаль в глазах той, кто всегда горел пламенем несгибаемого духа и бодрости — было очень необычно и… больно? Не смогла точно описать, возникшее чувство Морриган. С самого детства она всегда держалась хладнокровно, считая все проявления эмоций слабостью, однако и у неё в душе заскребли осколки при виде такой Ильмы. Казалось бы, несокрушимая и всемогущая, но не в этот раз. Сейчас она выглядела, нет не жалкой, скорее уязвимой и такой одинокой.