Богу

Я кажусь суровым, — я такой нарочно:
Стыдно быть хорошим, — надо быть плохим!
То наброшу тогу, то костюм восточный,
То вдруг Дон-Жуан я, то вдруг пилигрим.

Я жалею, плачу и колю кинжалом,

Я томлюсь по Боге и плюю в алтарь,
Я бодрее ветра, но гляжу усталым,
Я душой на небе, но ползу, как тварь.

Тяжко вечно корчить напоказ героя,

Притаив за гримом робкие черты…
Так живу на сцене, так слыву Пьерро я,
Но хочу лишь ласки, солнца, простоты.

Я совсем не камень, я нежней мимозы

И пред малой травкой падаю я ниц:
Могут меня ранить легкие стрекозы
И убить на месте тень твоих ресниц.

О, мой ангел светлый, грех мой мне прости ты:

Я люблю до боли, но кажусь сухим…
Все мои надежды, все мечты — убиты…
Стыдно быть хорошим! Надо быть плохим!..

«Я всё скажу! Себя ласкать…»

Я всё скажу! Себя ласкать
Мечтой красивой не хотел;
Всю жизнь не жить, всю жизнь искать:
Таков мой пламенный удел…

Былого годы не вернут,

А жизни новой — не начать;
И в бездне гаснущих минут
Легла на сердце мне печать.

Она легла и на уста, —

Безмолвен крик моей души…
А даль земная так чиста!..
А сны любви так хороши!..

«Там в глубине души одна слеза звенит…»

Там в глубине души одна слеза звенит
И жажда светлая — молиться;
Но я застыл, я — как гранит,
И капле жгучей — не пролиться!

Там в глубине души — аккорд багряных снов,

И сила радостная дремлет;
Но эта речь, увы, — без слов,
Лобзаний жизни не приемлет!

«Средь смеха кипучего вдруг незаметно…»

Средь смеха кипучего вдруг незаметно
В душе моей слёзы немые родятся,
И брызги веселья пытаются тщетно
Бороться с печалью: тоске не уняться.

Когда поцелуем я сердце стараюсь

Открыть для любви, для огней наслажденья,
То вдруг я робею, то вдруг я теряюсь, —
Пустая, холодная, мертвая тень я!

Когда я хочу позабыться немного,

Отдавшись мечте о великом и вечном,
То вдруг предстаёт моим взорам дорога,
С бескрестной могилою в счёте конечном…

«Тлеют свечи в мёртвом зале…»

Тлеют свечи в мёртвом зале;
Вянет сорванный цветок.
Что со мною? не слеза ли
Там упала на платок?

Бледный мрамор грозит в муке,

Нежно-грустен луч зеркал.
Чьи-то очи… чьи-то руки…
Чей-то голос просверкал…

Миг томленья. После бала.

Смяты пышные драпри.
Часовой немого зала —
Смерть шагает: раз… два… три…

Скрипы, шорохи паркета.

Мрак удушлив и жесток.
Жаждут жизни, просят света
Я и сорванный цветок…

«Стоят деревья оголенные…»