Бои без правил

Кто, как, с кем, на каком уровне договаривался и по какой необходимости все эти качели раскачивают, Олега Нечваля, начальника убойного отдела киевского главка, в определенный момент перестало волновать и занимать.

Уже когда выяснилось, что задержанного им лично стрелка давно и активно ищет Интерпол, битый опер понял: рано или поздно у них этот трофей отберут. Для удовлетворения профессиональных амбиций Нечвалю хватило самого факта задержания, легкой раны на правом плече — все-таки в какой-то момент пуля этого Хантера задела его — и упоминания в каких-то там новостях его фамилии. Майор даже не слишком сушил мозги, пытаясь понять, как так получилось, что Киев сдал игру , даже не проиграв, а просто уйдя с поля.

Может быть, так лучше, рассудил Нечваль, обдумав происходящее. Про Антона Хантера он никогда не слышал, теперь же в одночасье милиция получила груз огромной ответственности, оказавшись в эпицентре чужих интересов, в том числе политических. Чем мучиться таким геморроем, лучше и впрямь самоустраниться, передать дело вместе с задержанным фигурантом тем, кто лучше знает, как с ним быть, и на этом закрыть тему, занимаясь более привычной для себя рутиной и менее известными преступниками.

По большому счету майор Олег Нечваль даже не стремился участвовать в экстрадиции. Пусть кто-нибудь другой отдает Хантера из рук в руки московским коллегам. Но все-таки руководство сочло правильным, чтобы именно он, человек, лично руководивший захватом, довел историю до логического завершения. Время тоже согласовали: решили отправить Хантера утренним рейсом из Борисполя: не поездом же всю ночь везти особо опасного преступника. В московском аэропорту Шереметьево группу встретят муровцы, ибо дело, по которому Хантера разыскивают в Москве, ведет тамошний главк, так что правила требуют, чтобы милиция передала задержанного коллегам из сопредельного ведомства. А куда и кому Хантера отфутболят потом, Нечваля, как и его руководство, больше не волновало.

В группу, конвоировавшую Антона Хантера из Киева в Москву, вошло вместе с Нечвалем трое — майор сам выбрал счастливчиков среди своих оперов, объяснив: они не только полетят за казенный счет в первопрестольную, но и поедут обратно на поезде вечером. У них командировка на двое суток, командировочные не щедрые, но достаточные, чтобы раз посидеть в тамошнем кабаке после дневной прогулки по российской столице. С собой разрешено взять табельное оружие. Настоящее боевое задание, с какой стороны ни посмотри.

Хантер, как и прежде, разговорчивостью не отличался. Это устраивало Нечваля: говорить им, по сути, не о чем, да и чего болтать зря. Всю дорогу до аэропорта Антон пялился по сторонам, хотя в предрассветной мгле еще толком нельзя было ничего рассмотреть, а когда группу провели через «зеленый коридор», все-таки подал голос: с легким акцентом напомнил пограничнику, что он в наручниках, потому зазвенит, когда пройдет через рамку. И если браслеты с него снимут, он, соответственно, не зазвенит и не доставит господам офицерам лишнего беспокойства. Никто из свидетелей этой сцены никак ее не прокомментировал, наручники с Хантера тоже не сняли, и он заткнулся до самого самолета, где попросил стюардессу дать ему воды и напоить из своих рук, потому что господа полицейские вряд ли снимут с него наручники, дабы он попил сам. Стюардесса, хоть и знала, что этим рейсом милиция кого-то повезет, сделала круглые глаза, так как пассажир тем самым обратил на себя внимание остальных, что создало в салоне несколько нервозную обстановку. Нечваль велел Хантеру заткнуться, тот парировал: «А то что? Выкинешь из самолета, офицер? Без парашюта?» В его словах был резон: даже если бы Антон все два с половиной часа до Москвы болтал без умолку, ему никто не мог даже в рыло заехать. Пререкаться с ним тоже не хотелось, и Нечваль приготовился к худшему. Однако, как только самолет взлетел, Хантер, зажатый в кресле между двумя операми, на всякий случай — понимал, что не обломится! — спросил водки, а потом устроился так удобно, как мог, и мирно задремал.

Перелет после этого показался Нечвалю скучным. Ему хотелось действовать, принимать важные решения, бдеть, нести ответственность — словом, хоть как-то, но руководить, подтверждая скорее самому себе, чем экипажу, пассажирам, операм или даже Антону Хантеру, которого майор больше вряд ли увидит, собственный статус и не последнюю роль в этой операции. Как-никак он, Олег Нечваль, лез под пули в узком пространстве старого двора, где даже в сумерках промазать тяжело. И ему, Олегу Нечвалю, еще раньше пришло в голову, что надо проверить объект, позвонить адвокату… Тихо ненавидя себя за то, что он вот так сидит в кресле в роли обычного вертухая, ладно, старшего конвоира, майор накрутил себя до предела. В результате к концу полета, когда «боинг» пошел на посадку, он уже готов был застрелить Хантера прямо тут, в салоне. И пусть потом доказывают, что не было попытки к бегству. Но, разумеется, сдержался. А открывший глаза как раз во время снижения Антон, видимо почувствовав настроение майора, повернул к нему голову, зевнул, но задирать своих сопровождающих больше не стал.

Москва отзвонилась еще раньше — киевское время на час отстает от московского, и, когда Хантера везли в аэропорт, часы на руке Нечваля показывали шесть утра, а в Москве уже натикало семь, коллеги давно проснулись. Позвонил майор Брагин с Петровки, представился, коротко обрисовал ситуацию: когда самолет сядет, из салона не выходить, к ним сами подойдут, скажут, как дальше, — дело для всех новое, да и клиент серьезный. Изменений в плане мероприятий не будет, но они возможны.

Когда разместились, Нечваль, как и остальные, отключил по просьбе, прозвучавшей из динамика голосом стюардессы, свой мобильник. Часть пассажиров, стоило только шасси коснуться бетона, суетливо принялась включать трубки, пытаясь до кого-то дозвониться. Их не слышали, они кричали, толпясь в узком проходе салона, как будто боялись, что все выйти не смогут и кто-то обязательно останется. Нечвалю это не нравилось. К тому же не было смысла включать свой телефон ни сейчас, ни вообще: все-таки другое государство, заграница, какой-никакой роуминг, а за телефон майор платил из своего кармана, и на счету, между прочим, оставалось не так уж много. И даже если позвонит начальство, денежки с трубки тоже спишутся. А поскольку незнакомый ему московский майор вполне понятно все объяснил, Нечваль решил мобильник сегодня не включать: они ведь обязательно попадут на Петровку, в казенное учреждение, вот оттуда, с казенного телефона, он с Киевом и свяжется.

Те, кого он ждал, появились в салоне, не дожидаясь, пока выйдут все. Москвичей тоже оказалось трое, и старшего Нечваль определил безошибочно: двигался впереди, одет официально — не по форме, но костюм-галстук, как положено. То пропуская, то, наоборот, слегка отталкивая очередного пассажира, он шел по проходу прямо к ним, и Нечваль поднялся — без спешки, без намека на субординацию, потому что они с этим чернявым крепышом в одном звании. Своим операм дал команду сидеть, и те напряглись, сдвинулись, словно сейчас их пленник отчаянно рванет на побег. Сам же Антон Хантер смотрел на происходящее со спокойным любопытством.

— Майор Нечваль? — спросил чернявый. — Брагин.

Оба были в штатском, без головных уборов, потому никаких козыряний — крепкого мужского рукопожатия достаточно. Сразу после этого чернявый вынул из бокового кармана удостоверение, предъявил, но так, для проформы и обмена верительными грамотами. Нечваль сделал то же самое.

— Как долетели? Нормально? — Дежурный вопрос, явно риторический, кивок в сторону Хантера. — Не укатал по дороге? Мужчина серьезный.

— Ничего. Ловить сложнее было.

Если чернявый майор и понял намек на то, что одни ловят, а другие — встречают добычу, то не подал виду.

— Ладно, майор, тут не надо задерживаться. — Шаг в сторону, кивок двоим, ждавшим своей очереди. — Принимайте, мужики. По описи.

— Антон Хантер — один, — подал голос арестованный.

— Поговорим еще, — буркнул Брагин, добавил: — Не здесь, ясно. Давайте, мужики, время дорого.

— Не терпится? — вырвалось у Нечваля.

— Начальство. — Чернявый развел руками, после хлопнул себя легонько по затылку. — Самим бы сдать скорее. А! — Брагин махнул рукой. — Сам же такой, майор.

Тем временем опера́ вывели арестованного в проход. Не зная, нужна ли какая-то особая церемония, Нечваль просто протянул Брагину ключ от наручников. Тот подбросил его на ладони, сунул в тот же карман, где лежало удостоверение.

— Пошли теперь к нам в тюрьму, Антоша.

Один из сопровождающих Брагина подтолкнул Хантера в спину. Тот, не оглядываясь, двинулся на выход, и мужчины сразу перестроились так, чтобы держаться от него по обе стороны.

— Ну, все, закончили. — Чернявый снова развел руками. — Теперь так, майор: мы в первой машине, она уже на бетонке. Вы за нами, транспорт есть. Выдвигаемся к нам, вся бюрократия там же. Потом, — он подмигнул, — товарищеский завтрак.

Нечваль машинально взглянул на часы.

— А, правильно! — быстро исправился Брагин. — Пока доберемся, пока туда-сюда, уже обед. Но — товарищеский. Плавно переходящий в дружеский. Не прощаюсь.

Москвич повернулся и пошел следом за своими, которые только что покинули салон.

Нечваль сунул руку в карман куртки. Как обычно, пачка сигарет была почти пустой — он уже давно привык не обращать на это внимания, зная, что можно угоститься у коллег. Чтобы сигареты были у него всегда , майор должен был покупать сразу блок, рассовывать пачки по карманам и ходить, весь топорщась. Ненавидя себя за то, что сейчас собирается сделать, понимая, что подает нежелательный пример пораженческого поведения, Нечваль все-таки вынул из своего кармана мятую пачку, громко позвал:

— Майор!

Чернявый москвич обернулся. Нечваль демонстративно помахал своей жалкой пачкой.

— Сигаретку хоть дай.

Тот ухмыльнулся, верно истолковав это самое «хоть», достал из другого кармана почти полную пачку, хотел кинуть, даже замахнулся, но потом передумал, сделал несколько шагов к нему, передал. Нечваль посмотрел на название: «Тройка», в Киеве таких нет. Сразу вспомнилось дворовое « Сам пьянел от того, как курила ты «Тройку» с золотым на конце ободком» [2] , достал одну из пачки, глянул — верно, золотая каемочка…

А потом, когда московский коллега уже покинул самолет, смял пачку, раздраженно кинул себе под ноги, не обращая внимания на недовольный взгляд стюардессы. Снова взглянул на часы — а ведь всего за пять минут управились.

Жестом велев своим операм идти на выход, Нечваль пошел первым. Как только ступил на трап, сразу ощутил холод мартовского шереметьевского ветра, поежился, отметив, что в Киеве все-таки теплее. Увидел, как быстро отъезжал черный БМВ, повертел головой, другой машины не увидел.

А вот она — темно-синяя «вольво» подкатила к трапу с другой стороны, из нее вышел высокий мужчина в форме, со своего места Нечваль разглядел майорские звездочки. Что у них, майоров девать некуда…

Высокий быстро подбежал к трапу, козыряя на ходу.

— Майор Брагин, МУР! Нечваль, да? Я звонил, у вас отключено. Пробки, мы чуть застряли, хотя по нашим меркам…

Ощущение катастрофы пришло в следующее мгновение.

Нечваль еще не осознал до конца, как так получилось, почему он это допустил. Но что-то в подсознании, вернее, не что-то , а включившееся на секунду раньше осознания ошибки оперское чутье заставило его не застыть соляным столбом, а развернуться, рвануться обратно в салон. Сбив с ног и перепуганную стюардессу, и оперов, которые пока еще ничего не поняли, майор кинулся на пол, завертел головой, пошарил цепким взглядом.

Пачка «Тройки», которую держал в руках чернявый, еще валялась, заброшенная носком туфли под сиденье…