Бой без выстрелов

— Нет. Но слышал, что эшелоны не ушли.

— Не ушли. И не уйдут. Некуда. Остались тяжелораненые. Вывезти их, очевидно, возможности не будет. Надо срочно убирать их с вокзала.

— Да, там им не место.

— А что потом?

— Повязки заменить, раны обработать и эвакуировать.

— А если, повторяю, не удастся всех эвакуировать? — жестко спросил Николай Николаевич.

— Тогда надо лечить.

— А если придут фашисты?

— Все равно надо лечить!

Николай Николаевич наклонился к самому уху сидящего Ковшова. Врач слушал командира так же внимательно и напряженно, как Николай Николаевич несколько часов назад слушал по телефону приглушенный голос из соседнего города.

— Согласны ли возглавить это трудное дело?

— Да, согласен.

— Все ли ясно? — уже более громко спросил командир.

— Да, все ясно. — Ковшов поднялся. — Встанут тысячи вопросов, которые придется решать самому, сейчас о них нечего и говорить.

— Дело нелегкое и опасное. Надеюсь на вас, на вашу выдержку и осмотрительность. Если есть колебания, лучше теперь отказаться.

— Опасно? На фронте тоже опасно. Выдержу.

— Там легче. Бой вести придется без оружия против жестокого вооруженного врага. Население города вас поддержит, в этом я не сомневаюсь.

Командир помолчал, закурил. И, выпустив густую струю табачного дыма, ругнулся.

— Все это дьявольски неожиданно. Задание вам дано, а на кого опереться — и сказать не могу. Надо бы толковых помощников вам подобрать. Придется и это делать самому. Да, постойте-ка, в госпитале Илья Утробин работает. Если не уехал — оставим. Человек опытный — бывал в переплетах.

— Николай Николаевич, как вы посмотрите на такое дело. Больница, если мы не эвакуируем раненых, может существовать только с помощью населения. Но с приходом фашистов в городе наступит голод. Я полагал бы, что не надо жечь продовольствие, лучше раздать его населению. Это продовольствие вернется потом в больницу, раненым. Только можно ли это? Ведь я знаю директиву: уничтожать все, ничего не оставлять врагу.

— А мы врагу и не оставим. Мысль ваша правильная: раздадим и предупредим, чтобы прятали надежно.

* * *

Начальник продовольственного снабжения госпиталя Илья Данилович Утробин впервые за трое суток спал дома — из госпиталя все, что можно, эвакуировано, раненые погружены в эшелоны. Жена и дочь готовятся в дорогу — завтра двинут в горы.

Выспался Утробин хорошо. Утром позавтракал и стал собираться. Вытащил из ящика стола картонную папку, завязанную белыми тесемками, — здесь хранились все нужные бумаги. Разворачивая пожелтевшие листы, многие из которых уже протерлись на сгибах, Утробин перебирал свою жизнь. Вот давнее письмо однополчанина Шугаева. Встретился с питерским слесарем пулеметчик Утробин в 9-м Российском полку 3-й Кавказской дивизии на Румынском фронте. Шугаев и его друг Максимов были первыми большевиками, которые помогли ему найти путь в жизни. После Февральской революции он член полкового комитета. Вот отпускное удостоверение — с ним приехал в родные места в ноябре 1917 года. Тогда же с другими фронтовиками создал Совет крестьянских депутатов. Отряд Красной гвардии в сорок штыков, которым командовал Утробин, громил контрреволюционные банды.

В особой пачке — документы героических лет гражданской войны на Северном Кавказе: командир роты в партизанской дивизии, командир летучего пулеметного отряда. Бои на Северном Кавказе, в Азербайджане, Армении, Грузии. Из степей, через горы и ущелья Закавказья пришел Илья Утробин в Батуми. Вот дорогой сердцу мандат делегата Первого всегрузинского съезда Советов… В суровые годы в тяжелой борьбе с врагами закалялся солдат революции. В 1920 году он стал членом Коммунистической партии, ее бойцом. Трудные годы восстановления, строительство колхозов, хозяйственная работа…

— Данилыч, думаешь собираться али нет? — окликнула его Елена Николаевна.

— Собираюсь, собираюсь, мать. За мной дело не станет…

— Одурела, Илюша, совсем я… Ума не приложу, что брать…

— Бери, без чего обойдись нельзя. Бельишко, там, обувь, одежку… Может, и зимовать не дома придется.

— А остальное?

— Не повезем же черепки. Не до них! После победы заведем… Ну, не плачь же…

— Линейка когда приедет? — спросила Елена Николаевна.

— Должна бы по времени и подъехать. Чего задерживается? — недоумевал Утробин.

Солнце поднялось высоко, а линейки не было. Утробин собрался дойти до госпиталя, поторопить, но не успел. Запыхавшись, вбежал санитар.

— Товарищ… Утробин… вас в… госпиталь… требуют… срочно…

Каждое слово он отделял глубоким вздохом.

Не расспрашивая, Утробин схватил фуражку и выбежал на улицу.

После ухода мужа Елена Николаевна устало опустилась на диван и закрыла глаза. Дочь Паша, думая, что мать уснула, ходила тихо, еще и еще раз вспоминая, не оставила ли чего крайне необходимого.

Уже давно перевалило за полдень, когда вспотевший от быстрой ходьбы Утробин забежал домой. К нему кинулись жена и дочь.

— Едем же! Время теряем…

— Остаюсь… Ехать нельзя… А вас захватит военная полуторка. Уговорил… Двоих возьмут.

— А ты, Илюша?

— Надо оставаться. Поверь, Лена, иначе не могу. Раненые не отправлены… На вокзале такое творится!