Бой-КОТ. Дело доверчивого ветеринара

— Вы меня не понимаете и не поймете. Я художник. Я знаю, что мне нужно на моей картине. Мне не хватает ровно одной детали, и для искусства я сделаю все, что в моих силах.

— Но это называется кража, — с мрачным упорством уговаривал Лыжин, вглядываясь в картину, которую уже видел сегодня. Но сейчас на месте пустого пятна были намечены очертания павлина, расхаживавшего по двору за окошком.

— Называйте как хотите, — выпустил очередной клуб дыма Андриенко, — но мне нужно завершить работу. Вы не понимаете. Когда есть вдохновение, нельзя не доделать и бросить на середине. Это все равно что очень хотеть пить и выпить только глоточек…

— Ваш сосед переживает! — попытался Лыжин воззвать к его совести.

— Да что случится с птичкой? Допишу — отдам, — парировал художник.

— Это кража, — повторил капитан.

— Пока не допишу, ничего никому не должен отдавать. Все для искусства.

— Почему вы тогда просто не одолжили павлина?

— Он бы мне не дал, — тяжело вздохнул Андриенко. — А мне надо было, я и взял. Павлин — символ богатства и процветания. На моей картине просто должен быть павлин, я так увидел. Он будет символом богатства и процветания нашей родины. Ее расцвета. Такого же яркого, как его перья, и такого же неожиданного среди всех этих пасторальных березок. Никто же не ждет ни расцвета, ни павлина. А он есть. И будет. Короче, я никому ничего не отдам, пока не закончу.

— Вы должны отдать, иначе я вас арестую, — почесав затылок, твердо произнес Лыжин.

— Художника будут судить за идею! — воскликнул Андриенко. — Вернулись времена инквизиции! Что ж! Ломайте руки, волоките в ваши застенки! Я готов! Горите костры! Я погибну, но мое искусство не умрет!

Ричи начала утомлять эта бессмысленная борьба. Он сделал несколько кругов по комнате, стараясь ничего не задеть, и вылез в окно. Павлин, как ни в чем не бывало, ходил по двору. Кажется, он вообще не замечал разницы между своим вольером и художническим двориком.

— Ну, сколько вам нужно времени на то, чтобы доделать вашу работу? — уже умоляющим тоном расспрашивал Лыжин. Ричи даже стало жалко капитана.

— Не знаю, — грустно пожал плечами художник. — Может, вечер, а может, две недели.

— А чем вы его кормить будете?!

Андриенко задумался. Его слезы моментально высохли.

— Пока он у меня полбатона склевал.

— Что ж так птицу мучаете! А если ему надо витаминов каких-нибудь? Вы не подумали? Мертвый павлин на картине уж точно не будет означать благополучие! — Видимо, Лыжина внезапно посетило вдохновение, и он начал вдохновенно вещать о том, о чем не имел ни малейшего понятия. — Павлины же нежные птицы, у них не наш режим. Им тепло нужно, своя клетка, еда особенная. А вы его во дворе батоном кормите!

Художник снова задумался, потом согласно кивнул:

— И вправду. За павлином, как за расцветом нашей родины, надо тщательно следить! Ведь это такие хрупкие и нежные материи! Это же не дворовые куры… Это красота! Это нежность! Изящество! Символ! Тонкие материи! Ладно, так и быть. Только во имя красоты. Я закончу как можно быстрее и верну его в среду, где он будет в сохранности.

— Хозяину? — уточнил Лыжин.

— Хозяину, — вздохнул Андриенко.

— Сегодня?

Художник не ответил, отпил из одной из стоящих на подоконнике бутылок несколько немаленьких глотков, выглянул в окно и взял в руки палитру…

Уже через полчаса все сидели в шикарной гостиной Азарова. Тот на радостях велел даже налить художнику чаю с огромной прибавкой рома. Расположились в удобных креслах, которые составили полукругом специально, чтобы дать возможность капитану Лыжину рассказать все подробности задержания преступника. Это был его звездный час. Он расхаживал по гостиной, заложив за спину свои длинные руки, и, невероятно гордый собой, говорил: