Бои местного значения

Что он мог подумать? Если он точно знает, что не является врагом? Значит, это на него враги покушаются! Мы разве зря разрешаем ответственным работникам оружие носить? Зачем? Чтобы они застрелиться могли или все-таки себя защитить от врагов и террористов? А зачем еще?

При этих словах Сталин вопросительно посмотрел не на Ежова, а на все так же бесстрастно сидевшего у края стола Лихарева.

Тот как-то неопределенно то ли кивнул, то ли пожал плечами, но видно было, что он, в общем-то, со Сталиным согласен.

Ежов видел, что разыгрывается какой-то спектакль, но его смысла уловить пока не мог. Хитер был Николай Иванович, но образование-то имел минимальное, а умных книжек не читал вообще.

Никаких, а не то чтобы Макиавелли там или, упаси Бог, Конфуция.

— Тем более что я не помню, были у нас серьезные претензии к товарищу Шестакову или их не было? Тогда почему его вздумали арестовывать? Без санкции Политбюро…

Сталин снова прошелся по глушащей шаги ковровой дорожке.

— Вы имели санкцию Политбюро, товарищ Ежов?

— Я получил, товарищ Сталин, поручение Председателя Совнаркома — пригласить наркома Шестакова на беседу…

— С помощью вооруженных чекистов? Интересная манера появилась среди товарищей членов правительства и ЦК, — очень натурально удивился Сталин. — Вы не могли просто снять трубку телефона, раз уж именно вам досталось такое поручение, и сказать: «Григорий Петрович, не могли бы вы зайти ко мне в свободное время? Мнениями нужно обменяться, понимаешь…»

— Товарищ Сталин, — Ежов совсем уже ничего не понимал и не чувствовал, кроме леденящего ужаса, — мне было предложено именно так пригласить, чтобы это выглядело как арест, а уж что потом… Обращаться с ним предполагалось вежливо и доставить не в камеру, а в специальное помещение, вполне комфортабельное… Товарищ Сталин, я же не мог, если Вячеслав Михайлович… Нарком Шестаков теперь в его номенклатуре.

— Теперь? А раньше в чьей был? — словно сам не зная, спросил Сталин.

— Как в чьей? Товарища Орджоникидзе…

— Ах, вот как у вас теперь… — Сталин выглядел человеком глубоко удивленным. Словно бы вот он уехал на год-другой в заграничную командировку, потом вернулся и с недоумением узнал, что без него соратники распоясались, установили какие-то свои правила, вообще творят что заблагорассудится, позабыв субординацию и ленинские принципы коллективного руководства.

— Одним словом, так, товарищ Ежов… — Вождь наконец добыл из трубки очередную порцию дыма. — Вы в ближайшее время найдите нам товарища Шестакова, а тогда и разберемся, что за недоразумение вышло. Только, пожалуйста, поскорее… Трех дней вам хватит?

Ежов судорожно сглотнул.

Ему очень хотелось сказать, что санкцию на арест Шестакова дал именно Сталин в присутствии Молотова, хотя и вслух не выраженную. Зато соратникам вполне понятную.

Во всех предыдущих случаях вопросов по поводу арестов и расстрелов помимо суда, через Особое совещание, не возникало, даже по поводу членов Политбюро. Если только Вождь не собирался вывести кого-то на открытый, показательный процесс, как нынешних.

И что трех дней, чтобы найти неизвестно куда сбежавшего наркома, судя по обстоятельствам его бегства, — настоящего врага, матерого и опытного, разумеется, не хватит.

Но сейчас Ежову хотелось только одного — исчезнуть из этого кабинета, оказаться в своем, уютном, обжитом и безопасном. Чтобы попасть в который, сначала нужно подняться из вестибюля Лубянки на лифте на пятый этаж, пройти длинным коридором, спуститься другим лифтом на первый, минуя три поста надежных офицеров, вновь подняться до седьмого и через приемную секретаря потайной дверью попасть уже к себе. Запереться на ключ в «комнате отдыха» и выпить без закуски полный стакан водки. Или два…

А потом… Потом он что-нибудь придумает. Да какая разница, лишь бы сейчас не видеть больше этих жутких рыже-зеленых глаз и не слышать вкрадчивого сталинского голоса.

Ради этого Ежов готов был пообещать все, что угодно…

— До свидания, Николай Иванович, — непривычно, по имени-отчеству простился с ним Сталин. — Жду вашего доклада. С нетерпением… А вы, товарищ… э-э, ну, просто товарищ, вы ничего не хотите пожелать товарищу Ежову на дорожку?

— Хочу, если позволите, товарищ Сталин. Чтобы товарищ Ежов строго предупредил своих сотрудников — при задержании наркома никаких эксцессов, вроде «при попытке к бегству», не должно приключиться. Живым, и только живым нарком Шестаков нужен. И совершенно невредимым.

— Понял? — неожиданно грубо спросил Сталин и уставился своим немигающим взглядом в переносицу Ежова.

— Та-ак точно, това-арищ Сталин, обязательно живым, как же иначе?

— Вот и молодец, иди теперь окончательно…

В приемной он остановился перед Поскребышевым, удивительно напоминая сейчас Ивана Грозного, только что убившего сына на картине Репина.

— Кто это там сидит? — Он указал большим пальцем через плечо, на дверь кабинета.

— Как кто? Товарищ Сталин! Вам, может, врача вызвать, Николай Иванович?

— Я тебе что? Идиот? У товарища Сталина, военюрист?