Бои местного значения

За батальоном, который был поднят по тревоге и спешно выдвигался в район Красной Поляны, чтобы преградить там путь врагу, тянулось несколько саней и скрипучих повозок. Вместе со старшиной Чулковым и теперь уже старшим сержантом Петром Сидоренко я шагал в огромных необношенных валенках за санями, на которых лежали ящики с патронами, гранатами, бутылками с горючей жидкостью, ручной пулемет и несколько винтовок старого образца, найденных где-то на складе.

У меня и Петра за плечами повисли карабины, а у Чулкова на ремне сбилась на живот кобура с револьвером. На боку у него висела пухлая полевая сумка с инструментом и со всеми походными принадлежностями. Только сам Чулков знал ее содержимое и всегда находил в ней то, что было необходимо нам с Петром. Правда, розыски эти не обходились без ворчанья, но нужный предмет всегда находился.

Под утро, в темноте, мы с обозом остановились на пустынной деревенской улице, а роты пошли дальше. Впереди громыхала артиллерия, над лесом вспыхивали ракеты, в темном небе отчетливо светились огромные огненные языки пожаров. По мере приближения к переднему краю с каждым шагом все более остро и зримо вставало перед нами то всенародное бедствие, которое кратко именуется словом «война». До моего сознания доходило, что мы уже подошли к той черте, где надо стать и стоять насмерть. Этот грозный приказ командования относился и к каждому из нас. Об этом днем раньше шел суровый разговор на ротных собраниях.

Я шел молча, но Чулков словно угадывал мои тревожные мысли.

— О чем говорили на комсомольском собрании? — неожиданно спросил он меня. Хотелось ему ответить, что я очень замерз и мне не хочется говорить. Мороз проникал сквозь ватную одежду, и она казалась удивительно легкой на теле. Чулков подошел ко мне поближе и ждал ответа. Он, конечно, видел мое состояние, но никакого сочувствия не высказывал. Его, крепко сбитого, приземистого, чуть кривоногого, напоминавшего таежного сибирского охотника, мороз не брал. Своим вопросом он, видимо, хотел вывести меня из состояния, в котором я находился, и поддержать мою боеготовность.

— Говорили, как надо бить фашистов, — ответил я, превозмогая скованность от холода и изменившимся от этого голосом.

— Как же? — усмехнулся он.

— Чтобы не прорвались к Москве…

— Ну правильно. А пока суд да дело, пошли погреемся! Привал, а потом будем закрепляться. Комбат зачислил нас с тобой в свой резерв пулеметчиками, а Петро будет боепитанием заниматься. В общем, там, где будет туго, туда и мы с пулеметом! Выполнять решение собрания… — подмигнул он мне.

Петр остался около саней, а мы с Чулковым направились к ближайшему бревенчатому дому, постучали в покрывшееся толстым инеем окно. Пройдя затем через темные холодные сени, оказались в освещенной крохотным огоньком комнате с запахом пеленок. Женщина в накинутом на плечи полушубке, из-под которого выглядывала длинная белая рубашка, качала на руках плачущего ребенка. Кто-то кряхтел на печке. В тепле меня сразу разморило и потянуло в сон, хотя я и крепился перед Чулковым.

Плач ребенка в этих деревянных стенах, под низким потолком почему-то не раздражал, а лишь убаюкивал меня и порождал неясную тревогу в сердце. Как это было несовместимо — беспомощный младенец на руках у матери и рвущийся в этот дом с автоматом в руках безжалостный враг, жаждущий убивать все живое… На какое-то время голова моя повисла над дулом карабина, который я не выпускал из рук.

От громового залпа ударившей где-то рядом артиллерийской батареи зазвенели окна, вздрогнула земля, покачнулся дом. Я вскочил с табуретки и, оглянувшись, понял, что успел до этого задремать.

— Так можно и Москву проспать, — проговорил Чулков, направляясь к двери.

На улице у покрывшихся инеем лошадей уже хлопотали ездовые. Заскрипели на морозе сани и повозки. Батальон выдвигался на передний край.

Мы с Чулковым поспешили к комбату, прихватив с собой ручной пулемет и несколько дисков к нему.

Роты разгребали глубокий снег и вгрызались в мерзлую, заледеневшую землю. Нам все это было хорошо видно с пригорка на краю села, где по приказанию комбата мы рыли свой окоп, создавая один из опорных пунктов батальона с круговой обороной.

А впереди позиций батальона, за лесом, с утра разгорался жестокий бой. Мы все время прислушивались то к нарастающей, то к утихающей перестрелке и посматривали на видневшееся недалеко шоссе. Но только на третий день перед позициями нашего батальона появились гитлеровцы.